Поэма «Двести первая верста»

ЗАБОТА

 

Час неровен, в близком ли, дальнем потом

По-молодому неразумью кто-то

Зевнет, сверкнув белозубым ртом,

Над былью-болью этой: «Раб-бота!»

 

Отмахнется: «Нам, сегодним, теперь

Не до сказок вчерашних, товарищ автор».

Верь не верь – не ломись в открытую дверь,

Войди, приглядись:

Я старался для Завтра.

 

Хоть на самый новый аршин прикинь,

Хоть сошлись на ультрамодные стили,

Хоть на какую высь, хоть на любую длинь –

Огонь на себя принявшие

Правильно жили.

 

Мерь не мерь, коль смогу, не солгу:

Пусть и старой закваски,

Да к нови причастен малость.

Не в шелку, я у жизни в долгу, –

Мне дышать, может быть, ничего не осталось.

 

Может статься, в самом зачине как раз,

Вот сейчас,

Сложит голову это творенье;

Саданет короткий, как выстрел, приказ:

«В наступленье!»

 

И подымемся в рост!

И пойдем!

                И падем,

Погасив амбразуры взорвавшейся кровью!

Чтобы вам не звереть под железным дождем,

Смерть и ненависть не величать

                                               любовью.

 

Надо б лучше, да где тут: сполна тороплюсь.

Не судите за то, не рядите,

Поймите:

Немного спокойных минут у набатной эпохи.

И прости мне пристрастие, Русь –

Я горю! Я с тобою до крохи!

 

Я ведь всем твоим детям – по крови – брат:

За тебя сгоревшим в далеких сечах,

И тем, что ныне с тобой горят,

И всем, всем, всем,

Кто для тебя запылает в грядущем далече.

 

Ты – и солнце в ночи, и темь среди ясного дня,

Полынь-горечь и бражная радость разом.

Не обдели тернистым путем меня,

Не обойди нещадным беспрекословным приказом!

 

 

АЛЁХА

 

– Нам, признаться, повезло,

Товарищи лешие:

Время дало ремесло,

Все мы не повешены.

 

Время – манна с небес,

Масляная оченно, –

Завело Алеху в лес,

Настежь пропесочило;

 

Прописало в терему

В дачном, елкин-палкином, –

Загорай себе в дыму,

Не чихай: помалкивай.

 

Знай живи: жилье

Немчурой оплачено.

Мать честная, житье, –

Всякая всячина!

 

Наградила бородой

Дедовой

                в двадцать,

Наделила худобой:

Поститесь, братцы!..

 

А по мне бы – наутек

От пальбы и стужи, –

Хоть бы малый денек

Побить баклуши!

 

В баньку бы, в парок-жару,

Да веничка-света!..

Покукуй-ка в бору

Две зимы, три лета,

 

Под фуфайкой попарь

Душеньку смоленую...

 

– Загудел, пономарь,

Язви тебя в ядреную.

 

Вот уж зык так зык:

Ни умолку, ни сладу.

И ведь что за язык –

Два года кряду.

 

И ведь что за народ –

Луженая глотка...

 

– Нынче год – он не тот:

Нервная погодка.

 

При нажиме таком,

При этаком накале

Год зачти трояком:

Не отвоевали!

 

И перчит, и урчит,

И нутро вывертывает,

В горле костью торчит

Это дело чертово.

 

Только мы – все тут:

Служим, хоть и тужим.

Или нам – капут,

Или мы – сдюжим.

 

Хоть зубасты враги, –

Доведем до ручки!

А потом на пироги

Заглянем к твоей внучке.

 

Обмакнем усы

В полную рюмашку,

Дробанем плясы

Во всю души распашку.

 

Ноги – стук, сердце – тук:

Гоже, гоже, гоже!..

– Я без вас как без рук.

– Я без вас – тоже.

 

Не уймешь, не зальешь:

Дело неугасно.

Значит, что ж, для чего ж

Горевать напрасно?

 

Алексей да Евсей,

По рукам ударим:

Чем не пара ей?

Чем я не парень?

 

И не рыпайся, друг,

Что разнимся годами;

Мы – годки: дед и внук –

Ровня... бородами.

 

– Поздно ведь: не занудь,

Не жужжи, Алёха,

Не блажи, дай уснуть.

– Всхрапнуть, оно неплохо

 

В полночь дрыхнет и вражье,

А я не рыжий тоже...

 

– Партизаны! В ружье!

– Аль вставать?

–Похоже...

 

 

ДОРОГА

 

Прямая дорожка!

За спиной – котомочка в пуд;

Под Псковом – бомбежка,

К Луге – семнадцать зарев цветут;

Небо грозит: «Везу-у!.. Смету-у!..»

Травит живую душу: «Ату-у!..»

 

– Напучили кочек

Черт с бесихой в болотушке!

– Еще семь версточек,

Везде-хо-ду-шки.

А там поднюем со смаком

На суше! В ельничке!

Всего – семь с гаком,

Отшельнички!..

 

Гиблая топь сторожко

Глядит: не пройдут!

Прижигает загривок мошка.

– Ну, полазим мы тут,

Уж повязнем мы тут!..

– Не ной, Степан, кончай матату!..

Прямая дорожка,

По а-зи-му-ту!

 

– Ну бы какие дроги!..

– Не растягиваться! Аль оглох?..

Из лап упуская ноги,

Алчно чмокает мох:

«Ж-жах! Ч-чух! Ч-чох!..»

И не пудешник – два на плечах.

«Хлюп! Чвяк! Ч-чах!..»

 

– Говоришь, дышать нечем!

А ты, чудик, приляг:

Покой обеспечен.

– Алеша, вы сами – чудак.

Теперь дотащу, спасибо:

Весь тол мой – к себе в рюкзак.

Не мне, старику помогли бы.

– Евсею-то? Как бы не так!

Старый лешак без того неплохо,

По части болот – мастак.

 

«Плюх! Плях! Плёх!..» –

Шаг. Шаг. Шаг...

 

Прямая дорожка,

В трясине утерянная,

Ровная, как ладошка,

Журавлями да ветром мерянная,

А человеку – не крышка, так дно –

В глазах темно:

Третий пуд засел на плечах.

Но все одно:

«Ч-ух! Ч-чох! Ч-ах!..»

 

Похоже – утреет, похоже – нет;

Горят потемки, стынет рассвет.

– Как будто кисель,

Поганец-туман.

Ну бы крылья бы да отсель...

– Не вознесись:

В небеси не умчи, Степан.

 

Все на земле имеет край,

Дальше которого некуда, точка:

И мох, и ночь, и эта на кочке кочка.

А вот человек может и через край.

– Давай! Дава-ай! Дав-вай!..

 

И так по всей России,

По всей

По безбожной Руси – крестовый поход!

 

– Что встал, Евсей?

Али хрип неймет?

– Дивлюсь, как в ноздри берегом бьет!

– Не врешь, лесовик?

– Держи напрямик,

Ходи, не косей:

Болото сдает!..

 

И вот

Горько-сладкой пахнуло сушью,

Близко дышит шалфей-трава.

И запраздновало над глушью:

– Земля, братва!..

 

Зарева откраснели

До новых потемок. А там – опять!..

Мягко колются ели, –

Сушь! Благодать!

– Раздать сухари!

Оружье протри!

Костров не палить.

Поесть, и спать!

 

– Пришлось потрудиться,

Ты бы, Евсей Григорьич, вздремнул.

– Мне, Иваныч, зараз не наспится:

К ночи непогодь разразится.

Дозволь, заступлю в караул...

 

На еловых лапах

Медов сон!

Девятнадцать храпов

На разный фасон:

Кто – басит,

Кто – голосит,

Кто – посвистывает;

И все – не как-нибудь,

В полную грудь –

И-сто-во!

 

И только трое не спят:

Дед Евсей, да дядька Игнат,

Да командир Тимофей Иваныч.

Видели б вы, как трое глядят,

Сберегая силенки отряда на ночь!

 

А солнце солнчит

Песню свою

Все теплей, все звонче:

«Встаю! Встаю!

Вы служите –

И я служу,

Вы не тужите –

И я не тужу,

В оба гляжу,

Сухо сушу;

А повыше взойду, дозрею –

Кости ваши прогрею!»

 

Июльский день долог,

Длинен, да не для нас.

Пуховик для щеки колок,

А так – в самый раз.

 

На земле, до сердца раскроенной,

Шестнадцать часов подряд

Разметались русские воины:

Спят, спят, спят.

 

В глухариной обители

Не сморенные глухари, –

Семнадцатый час мстители

Пьют живую брагу земли.

 

Набирайтесь!

Силы сгодятся:

Экая даль вам, сыны!

Запасайтесь,

Куда деваться,

Высыпайтесь!

И пусть вам не снятся

Сегодня черные сны!..

 

Спится ребятам, спится,

А солнце уже садится.

– Светило, братишка,

Повремени, погустей,

Солдатам не будет лишка:

Пар не ломит костей...

 

Но смежается глаз горящий,

Окунается в облака:

«И вам и мне пора.

Ни пуха ни пера.

Пока-а!..»

Затеневело в чаще,

Захолодило бока.

 

Травы запахли слаще.

– Двадцать два, пять.

Растолкать спящих:

Пора выступать!

 

– Подъем, недужные:

Время – с хвостиком двадцать два!..

И не матюжные,

И покрепче были слова.

 

***

 

Прямая дорожка,

Куда повернешь?

Вышла б оплошка,

Не выручи дождь,

Не вывези нож!

 

Лешка, Лешка,

Страшно ты бьешь!

 

Ты молодчина:

Не промазал, хват!

Так что за причина,

Зачем не рад?

Весь как в угаре,

С обвислым плечом.

О чем ты, паря?

Парень, о чем?

 

Ведь ёкни твое сердечко,

Или дрогни рука –

И нам бы вышла осечка

На-вер-ня-ка:

Клещи врага –

И весь васисдас,

И вся недолга!

А ты его – р-раз! –

И мы себе топаем позади большака,

 

Так что ж ты прячешь

Глаза, шальные до дна?

Нельзя иначе ж,

Нельзя: война!

 

– Сынок, война!

Лучше курни-ка, на.

 

У меня табачишка –

Пятитравный сорт:

С ползатяжки, слышь-ка,

Поперхнется сам черт!

Дымни – и крышка:

Новички-то!.. Будь тверд.

 

– Благодарствую, дедка, –

Ме-етко берет:

Геройская горечь!

Спасибо, Евсей Григорьич, –

Как наждак, дерет!

 

– На здоровье, детка.

На-ка твой пулемет:

Слышишь, у перелеска

Провод поет?

Похоже, близко «железка»

Крой наперед!

 

 

ЖЕЛЕЗКА

 

Ливень – круче. Град – отвесней.

Ночь текуча, ночь – беда!

Душу рвут загробной песней

Умершие провода.

 

Шибко-шибко плачут елки,

Голосят, вопят, орут, –

Будто плоть живую волки

С лаем, с визгом, с хрустом

                                       жрут!

 

– Рвите, жрите – не прожрете:

Глотка тесная...

Вот погодка так уж вроде

Расчудесная!

 

Рельсы взвякивают резко:

Рельсам холодно.

Эх, дороженька-железка,

Тебе – тола бы!

 

Потерпи, дадим, что просишь,

Слышим вопленьки.

Эшелончик нам подбросишь,

Будешь тепленькой!

 

Раскостерим жар-костерчик,

Ух ты, ухоньки,

Так, что стыки зноем скорчит:

Мины сухоньки.

 

Где нам жадничать, куда там:

Кроме прочего

И «лимонкой», и гранатом,

И каленым виноградом

Всласть попотчуем!..

 

А пока – погода стонет,

Ночь мокра невпроворот.

И, как щепка в море, тонет –

Кому жить и кто умрет.

 

Ни земли, ни туч, ни леса –

Льет вода, ползет, бежит,

Да осипшее железо,

Как душа, дрожмя дрожит.

 

– Вот примочка! Ну промочка! –

Небо спятило...

– Мне сегодня два годочка

Насолдатило.

 

В сорок первом, в том июле,

Двадцать пятого,

Окрутили меня с пулей,

Неженатого.

  

Наползли в Красуху гансы

Темным вечером!

На руках в кусты подался, –

Делать нечего.

 

– На руках?

                Аль не бежали

Ноги быстрые?

– Ноги смирненько лежали

После выстрела,

 

Сорок дней с той свадьбы,

                                       лежа,

Выл в малиннике...

А сегодня с фрицем Леша –

Именинники.

 

Юбилей двухгодовалый –

Дата красная!

– Дотерпи, осталось мало, –

То-то спразднуем!..

 

Час... другой... Видней водица.

Проступают камыши.

И хоть очень не лежится,

А – лежи!

 

– Забелело на восходе:

Не попасть бы нам впросак!..

– Тише, братцы! Едет вроде!

– То не он: бубнит прусак.

 

– Вот житуха: дождь не лезет

Ни за шиворот, ни в рот,

Знай посиживай в железе:

Слышь, «Люли мурлен» поет!

– Как-нибудь заткнем и дот.

 

Три часа, четыре, пятый –

У моста, лицом в кугу!..

– Не м-могу: подплыл, ребята.

– Кто не может?! Ну гугу!

 

Ишь раскашлялся, как дома,

Расхлебенил решето.

Долбани его, Ерема!

– Чуешь, друг? Замри, – а то!..

 

Тут тебе не посиделки,

Не на супрядки попал:

С шестиствольной жахнет грелки

Обогреет наповал!..

 

Семь утра! – Темна природа...

Десять! – плюхает...

Час! – обносит нас погода

Оплеухою...

 

Три! – Ни капельки не суше...

Полчетвертого! –

Хоть бы горстку твердой суши,

Кроху б твердого...

 

Без пяти четыре! – лупит

С неба клятого...

– Ну бы п-печку да т-тулупик...

Четверть пятого!

 

Ни подняться, ни прижаться.

– Ну бы хата бы!..

– До заката додержаться,

До заката бы!

 

До потемочек, до ночи

Если б выдюжили!..

Есть ли мочь, нету мочи,

А ведь вылежали.

 

Свечерело.

                Небо низко.

Немец ужинает...

– Сдвинься с места, шелохнись-ка,

Кровь остуженная.

 

Наливайтесь в жилы, соки,

Не утоп, так дело робь:

Шевелитесь, руки-ноги,

Отбивайте, зубы, дробь.

 

Впереди полно работы,

Впереди работы – во!

– Эй там, ерзаешь чего ты?

– Да колено не того.

 

Не колено, а полено:

Ни согнуть, ни разогнуть.

– Вот бы крышу бы, да сена,

Да стакашек шнапса в грудь!

 

– Любо-мило затемнело!

– Почернело – я те дам!

Будет дело, будет дело:

Стопроцентный тарарам!

 

– Слышишь, рельсы заиграли

На мотив совсем другой.

Слышишь – «Трали-трали-трали»?

– Это ветер над рекой.

 

– Ты не шапкой слушай – ухом:

Стук колес уловишь враз.

– Я впервой...

– Огня не нюхал?

Ничего, нюхнешь сейчас.

 

Ой, нюхнешь, ой, нюхнешь!..

–Подожди чудить, Алеш.

 

Это боязно, наверно, –

Сгрохать поезд под бугор?

– Да, признаться, так примерно,

Как вести с начальством спор.

 

Будешь рвать, возьми вот это!

– Не обстрелян я, браток...

 

Кровью харкнула ракета,

И навстречу ей – гудок!

 

***

 

Глумится небо. Гнется тал.

И в этой тьме незрячей

Все злее лязгает металл,

Все горше ветер плачет.

 

Совсем-совсем короткий сказ,

А до чего ж он длинен:

Сейчас, сейчас,

                        сейчас-сейчас

Хлестнет кровавый ливень!

 

Состав крадется без огней,

Везет гостей недобрых.

И сердце чаше и сильней

Стучит, бедует в ребрах!

 

В ушах трезвон, во рту печет.

А злыдень – вот он, рядом.

– Давай запал, комолый черт!

– Вставай, Степаша. Надо!

 

 

ОГОНЬ

 

Ой вы, псковские места,

Двести первая верста!

 

Год пройдет. И двадцать лет.

Двадцать первый век грядет,

А сюда горючий след

Трын-травой не зарастет.

 

Нет! Его не рассосет,

Не исторгнет из сердец

Ни быльем, ни лебедой,

Ни бегучею водой –

На земной груди рубец!

 

Оглушенному огнем,

Ослепленному свинцом,

Как поведать мне о нем,

О пожаре над рекой?

И каким таким словцом?

Ох, какой, какой строкой?

 

Двести первая верста –

Просто столбик у моста:

Двести первая верста!

 

Ночь густа.

Река быстра,

Крутизна, высота!.. –

«Тра-та-та!..»

 

 «Бух-х, бу-бух! Да-да-да!..»

Разгорается вода!

– Ты куда?

– Куда? – туда!

– Вылезай из-под куста

Да живей на рельсы вей!

– Насыпь тут невмочь крута:

Заб-бежать хотел с хвоста...

 

Наверху железо мрет,

Красный червь вагоны жрет.

– Впере-ед!

«Та-тра-та! Тра-тах!

А-а! А-ах! Ах!..»

Наверху хохочет дот.

– Вперед!

– В душу бога!..

– Майн готт!..

– Впе-еред!

 

Впереди – взбесился дот:

Бьет, бьет, бьет!..

– Ну, горазд! Ну, зевласт!

Густо чешет, зло дерет!

– Не заткни зубастый рот,

Распрямиться ведь не даст.

Дай-ка бомбу... мой черед...

 

Громовитей грома жизнь:

Головушка, не кружись,

Головушка, не хмелей!

– Вот ты где, железный змей!

Пьян от крови, волчья сыть,

Не пора ли закусить?..

 

– Подавился, кажись.

– Да, тот чертов дом готов:

Вперед!..

Лишь молчат, обнявшись,

Будто двое сватов, –

Дед Евсей и ДОТ...

 

Может, скажет про меня

Друг, не нюхавший огня:

«Доты, деды – простота,

Это музыка не та:

Новой жизни не сестра».

 

Говори не говори

В ней восход твоей зари!

 

Мой коритель дорогой,

Для тебя мы так – с собой...

 

Жаль, не до речей с тобой:

На «железке» – бой!

 

Двести первая верста,

На версту – клыки костра!

 

И не явь, и не сон, –

Кому радость, кому жуть:

Храп и стон, –

Грудь на грудь!

Черный крик!

Красный дождь!

И в последний в жизни – дрожь!

 

«На-на-на! Так-так!..»

– Степка!.. Степа-а! Как же так?..

 

Расцветает лютый мак!

Скрежет, хряск, визг, лязг!...

Не взыщите, гости, с нас:

Нам, признаться, не до ласк.

 

Бедно ласк, зато уж яств

Не жалели мы про вас:

Никого ни темный час,

Ни ременный бог не спас.

 

Арифметика проста:

Двести первая верста.

Ни вагонов,

                ни моста,

Триста сорок два креста,

Паровоз без колес

Укатился под откос,

Рваным брюхом в землю врос.

 

И над прахом – в полный рост,

Встанут, нет ли, –

Двадцать звезд,

Неугасных двадцать звезд!

Им светить, не заходить –

Быть! Быть! Быть!

Двести первая верста,

Тихие мои места!

 

 

РАССВЕТ

 

– Замолкли овчарки: отстал немчура.

Глуха, как могила, гарь...

– Не помнишь, вчера иль позавчера

Мы съели последний сухарь?

 

– Не помню. Курнуть бы!

– Когда б самосад!..

Привстань, понапрасну лег!..

Над бурым пожарищем льется закат,

Сочится, каплет в лог.

 

И с каждой каплей, оброненной вниз,

Плотней, клыкастей леса карниз,

Бескровней высь,

Холоднее жизнь.

 

Все глубже, уже, немей окоём...

 

И мы вдвоем тут. Только вдвоем.

Всего – вдвоем.

А двадцать наших – где дот вверх дном,

Где рельсы, будто бы лыко, – узлом,

Где обороченный в реку мост, –

В лохмотьях железа,

                               руки вразброс!

 

Угнездилась пуля в груди у меня,

У друга – навылет плечо.

Пять километров за три дня:

До наших – тридцать еще!

 

А ночь притаилась, вперилась в нас.

Придавила синющей пятой.

И звезда за спиной, как волчий глаз,

Перемигивается с темнотой...

 

– Найти бы коня!

– Держись за меня...

 

Подумать только, ведь этот лес –

Во веки веков наш!

– Ракета!..

Озноб под рубаху полез:

Перед нами – немецкий блиндаж!

 

Нацелился: вот-вот метнет огонь,

Выжмет последний стон...

Ржавый наган впаялся в ладонь.

И на всех – один патрон.

 

Сейчас бы кротом зарыться в песок,

Зайцем в кусты сигать.

Но липнет пепел, жжет висок, –

Твой прах, безутешная мать!

 

И в глине не просто следы колес,

А раны тяжкие, брат,

Раны земли, своей до слез,

Где каждый пёнушек свят!

 

Где всё – от холмика под крестом

До жутких звездных вершин,

От любви до ненависти – твой дом,

Твой свет, горемычный сын1

 

Гляди: пантеры, тигры, орлы

Когтят святыню святынь.

Довольно детям ее золы:

Робкое сердце, застынь!..

 

Я горькое помню, веселый глядел, –

Печальнее взгляда нет!

Я лютое знаю: юный седел

В цветущие двадцать лет!

 

Мужчина затрясся: не спрячешь слез,

Нету на нем лица.

А помню: с сухими глазами небо

В могилу бойца-

                        отца.

 

Я видел: на танк со связкой гранат

Ходил он –

                один на один!..

– Врешь, не от страха я плачу, гад,

Ну погоди!..

 

Обернулся, шепчет:

– Двигайся, друг,

Умирать нам никак недосуг:

Две пары живых жилистых рук –

Скольким вражинам каюк!..

 

Сгорела ракета.

                        Другой черноты

Не бывает на свете черней!

И мы обдираем опять животы

И ребра о ребра корней...

 

Ах, летняя ночь, тихая ночь,

Беляна, не будь же темна, –

Не завораживай, не морочь,

Не стращай покоем до дна.

 

Не опоздает никто умереть

На этой скорбной земле.

Дозволь подышать, дай погореть,

Погоревать во мгле!

 

О ясном солнце погоревать,

Послушать птичью струну,

Хоть зорьку всего позаревать,

Песню спеть хоть одну!..

 

А ночь всё темней, темней, темней.

Осатанела роса!

А метры — длинней, длинней, длинней.

А травы ползут в глаза!

 

И кажется: близко-близко до звезд –

Колет пальцы от их лучей...

Но щелкнул в олешнике вольный дрозд,

Мурлычет веселый ручей!

 

И вдруг разбуженные, мы враз

Распрямились, приподнялись:

Заря молодая манит нас –

Живи! Люби! Дивись!

 

– Да, – отозвался приятель, – жизнь,

Разве убьешь ее!

Мы еще так заживем – держись:

Глянь-ка,  цветет, поет!

 

Всё мы пройдем, пересилим, поверь,

Что бы ни привелось!..

Вот бы слетать в Красуху теперь:

Дома покос небось.

 

 

Взять бы косилку да пару коней,

Гнать бы за рядом ряд.

Воздух-то в поле – браги хмельней,

Травы – вспугни – вспарят!

 

Травы, как жаворонки, звонки,

В цветени плещет смех.

Встать бы да с солнцем вперегонки

Посенокосить. Эх!

 

Мне бы!.. –

Запнулся и брови свел,

Ловит в ладонь росу...

Солнечным веником ночь подмел

Хлопотливый июль в лесу.

 

Выискрил землю июль-светолюб,

Выморщил гладь воды...

Сорвался вздох у товарища с губ,

И красный стон забулькал с губ,

Окровянив белынь-цветы.

 

И уже не слова – шелестит листопад,

Шуршат, как береста, сухи:

– Увидишь ребят, пускай простят,

Если какие грехи...

 

В кармане кресало и полсухаря.

Размотаешь... сгодятся бинты.

Патрон я сберег: убьешь глухаря...

– Братаня, что ты? Ты?..

 

 

Не оставляй меня одного,

Подожди!.. Не надо!.. Не смей!..

А он глядит.

                        А глаза у него –

Не видал ничего синей.

 

 

ПЕСНЯ

 

Желт песок у дубочка,

Сыр песок под корнями.

Песни робкая строчка

В окровавленной яме!

 

В желт песок у дубочка,

В корни темные

                        стежка

Опрокинулась.

Точка.

– Алексейка, Алешка!

 

Может, был бы ты прав,

Если б шел не так прямо?..

На холодных губах

Еще теплится: «Мама!..»

 

Еще рыть до заката

Мне могилу руками,

Подымать виновато

Окаянные камни.

 

Нет тяжеле и горше,

Нет работы горючей...

Еще долгого дольше

Молчать мне под кручей.

 

Горевальное слово,

Победную песню, –

Глубоко и сурово

Глушить густолесью.

 

И не раз между кочек

Мне вставать и валиться,

Пока свежий холмочек

У горы зажелтится.

 

Что для матери значит

Эта крохотка-горка –

Знает только и плачет

Со мною лишь зорька.

 

Сердце – вещая птица,

Сердце – чуткая птаха!

Как мне будет явиться

С вестью страшной, как плаха?

 

Как мне встать на пороге

Против кроткого взгляда?

Как мне броситься в ноги

И сказать:

                «Ждать не надо!»?

 

Как свершу я, о матерь,

Это черное дело?

В горевой твоей хате

Без того наболело.

 

Только верю я, мама, –

Ведь и сам не безродный:

Глянешь в душу мне прямо

С маетой безысходной

 

И меня не осудишь

Скупыми речами,

Не прибьешь, не остудишь

Святыми очами,

 

И, до капли тоскуя,

Ты не спросишь ответа.

Не безродный,

                        пойму я

И приму я все это!

 

 

ЗОВ

 

Люди добрые, — юные и старики,

Пришедшие после огня и прошедшие сквозь!

Приходите в июлях на берег реки!

Понимаете? Сердце отозвалось?

 

Сердце обязано отозваться у вас.

Дело не в бывшем, а в сути –

Быть или нет?

Слышите: бьет? Это – Жизни приказ!

Приходите, люди, взошел рассвет!

 

Постойте у тихих железных путей,

Поклонитесь на все четыре стороны у моста

И помяните Отчизны-зари сыновей,

У которых совесть была, как роса, чиста.

 

Помолчите у вечно бегущей воды...

Кто там разгоревался навзрыд?

Не надо слез. Роняйте цветы.

Видите, сколько их на откосе горит!

 

А потом – пять километров всего,

Пять километров не поленитесь пройти:

Побратима проведайте моего

В его коротком, в его бесконечном пути.

 

Пять километров – на час ходьбы:

Ни блиндажа, ни золы кругом,

Ни колючей заржавленной городьбы –

Всё похоронено молодым сосняком.

 

Дышите всей грудью! И петь не запрет,

Если споется, – свои края!

Ни угрюминки перед глазами нет –

Только ликуют кукушки, иволги да хвоя.

 

Только красную дрему золотые шмели

Целуют в уста, наклоняют вниз,

Да тянет бражным теплом от земли:

Живи, люби, дивись!

 

Загляделись?

Ничего, бывает – не спех,

Не осерчает друг: он терпелив до дна.

Сыплет по мягким иголкам солнечный смех.

У Жизни – две жизни,

А смерть у Жизни – одна!..

 

А вот и взлобок.

И дуб, желудьками унизанный весь.

Вслушайтесь, вслушайтесь! Нет, не в дроздиный гам,

Слышите? Слышите? В таволге – весть!

Это ручей, это он – вам.

 

Это он песню поет о начале вольного дня,

Про последний вздох,

Про желтый песок сырой,

О человеке, отведшем смерть от меня.

Видите холмик?

Вот тут он спит под горой.

 

И еще он поет о той,

Которая есть ли теперь, нет,

Которой о нас горевать

И вечно не умирать, –

О проторившей в это тихое место след,

О самой родной и забытой, –

Запомните имя ее:

Мать!

 

Помолчите у вечно бегущей воды...

Кто там разгоревался навзрыд?

Не надо слез. Роняйте цветы.

Видите, сколько их на поляне горит?

 

Так надо не тем, которые спят, –

Они не ради этого полегли.

Это надо для сущих

И для грядущих внучат –

Незастрахованных граждан

Огнеопасной земли!

 

Насурино (Псковщина)— Белоруссия —

— Ленинград 1943 — 1964