За проходной

1. Синица

Не знаю, сколько здесь целых тел

Из всех из нас можно б собрать,

Но душ, в которых светляк теплел,

Бедовало в палате двадцать пять.

Был каждый вдох как штык под ребро,

Стук сердца искры из глаз высекал,

И лапа когтистая рвала нутро

И клала бывалых ребят наповал!

А в окна ломился плакун-февраль,

Сжигал, лиходей, надежд мосты.

И вся наша даль, бескрайная даль,

Кончалась у самой первой версты...

И вдруг из клятой кромешной мглы,

Как смех ребенка, чист и высок,

Тише безмолвия, тоньше иглы,

Пробился к нам ее голосок!

Осклабился дядя: — Вишь ты, поет.

Братки, да это ж к теплу она,

Гляньте: на стеклах отходит лед! —

И всхлипнул по-детски: — Вот те и на!

Ей-богу, веснеет! Теперь поживем:

Синицы не пробуют зря голосов!..

Он так и умер с веселым ртом,

С красной слезиной в щетине усов.

Как просто, как люто: ни стен, ни границ,

И незачем боль, и что ему — даль!..

А мы остались слушать синиц,

Любить, горевать, поминать февраль.

2. Крещенье зарей

Я запер сердце на крепкий засов,

Я бросил тоске: — Шалишь! —

И, стиснув зубы, десять часов

Ночную выслушивал тишь.

И десять часов, десять подряд,

Как в омут, в темень глядел.

Храпел, мельтешил за окном звездопад,

Молодик нестерпимо желтел.

А тишь, как холодный стоногий червь,

Шевелилась, в уши ползла,

И тьмы проклятущей зыбкая чернь

Текла, наливалась в глаза.

Хватил я лиха от ласк тоски —

Не запираюсь зазря.

Да вот, когда уж не видел ни зги,

В окно постучала заря!

За нею — солнце. И льдинки в глазах

Порастаяли у меня.

И я не стыдился в теплых слезах

Встречать наступленье дня...

И вот я живу, черт побери,

Хоть были дела табак!

Живу, поживаю, крестник зари,

Тоски беспощадный враг!

Июнь 1960,

Военно-медицинская академия, Ленинград