Черный хлеб
Я в русской глухомани рос.
Шагнешь — и прямо на задворках
Ольха, да мох, да плеск берез,
Да где-то град уездный Порхов.
В деревне двадцать пять дворов,
На едока шматок низины,
На всех четырнадцать коров
И семь голов иной скотины.
Народ — на голыше босяк,
А ребятню что год — рожали.
Как жили? Всяко: так и сяк —
Не все, однако, помирали.
Большим не до ребят—дела:
Не как теперь — не на зарплате.
Нам нянькой улица была,
Кустарник — мамкой, поле — тятей.
Про зиму что и вспоминать:
Вьюга вьюжила на болоте —
Зима и сытому не мать,
Хоть в шубе будь, да все не тетя...
Весной кормились купырем,
Пестами ранними, кислицей,
А потеплеет—пескарьем,
Но более всего водицей.
Зато уж лето детворе
Надарит ягод, и орехов,
И птичьих песен на заре,
И вволю солнечного смеха!..
Нас в люди выводила Русь
Всей строгостью земли и неба.
Пусть хлеб ее был черным! Пусть!
Но никогда он горьким не был!
26—27 июля 1960,
Городок Витебский
Другие редакции:
...Я в русской глухомани рос (1995)
Сборники:
Сборник «Сердце и меч» (1965), стр. 63