Канун (Из поэмы «Плач по Красухе»)
Сладко-гулко, серебряно
Иволга ведет.
И не поздно. И не рано.
Виночерпий-клевер рьяно
Разливает мед.
Проливает, не скупится,
Благостно ядрен.
И не иней сед вдовица —
Жар-сирень, дивьё-девица
Смотрится в затон.
Ждет, томленьем перегрета,
Свет шмелей-сватов.
Колдовски дарины лета.
День — сиреневого света
От сирень-цветов.
Все заулки и задворки —
Лиловень-садок.
Дали явственны и зорки:
Все ложбины и пригорки —
Верст за пять — у ног.
В быстротечной жажде вечной
Плещет цвет июнь —
Свой, не встречный-поперечный,
Беспечальный и беспечный, —
Безоглядно юн.
Доведись мне — номер вышел—
Повитать в раю,
Угожу ль куда поближе,
Хоть на Марсе, хоть в Париже —
Это ж запою.
Далеко до тьмы покуда —
До концов-краев.
Здесь ничуть-то мне не худо —
Петь ли, плакать, ждать ли чуда
Без любых раев.
Потихоньку жив курилка,
Сам себе большой,
Как в разлужье травка-былка,
Как шиповник у развилка,
Только что — с душой.
Любо пить хмельную сладость,
Весело грустить!
И, как солнце, светоч-радость,
Ненагляду-неоглядность,
В бреги не вместить.
Неречистый, безответный,
Как мое «ау!»,
Край родимый, край заветный,
Чужанину незаметный —
Чудо наяву.
Тает зной по косогорам —
Сразу и не вдруг.
И мечтой о счастье скором,
И смиренным вздох-укором
Полон всякий звук.
Отработал, отглаголил,
Откипел денек —
Никого не обездолил.
Разгорается над полем
Дымчатый тенек,
Шебаршит и балагурит,
Горьковат чуть-чуть;
Сизый ладан речка курит;
Жаркий зрак Светило жмурит;
Времечко вздремнуть,
Воля нежит и баючит
Нежный буйноцвет.
Дня царапки не болючи,
И пока ни малой тучи
Вроде нет как нет.
Входит, крадучись, прохлада,
Добру ночь суля.
Ладно взмукивает стадо.
Мир. Усталинка. Отрада.
Русская земля.
***
Так ласково день догоревший,
Так мирно отходит ко сну.
И ветер, как хмель присмиревший,
Прилег до утра под сосну.
И мнится: в доверчивом мире
Ни крови, ни ярости нет.
Но утро прольется в четыре,
И смерч зашалеет чуть свет.
Свинцом раскаленным подует,
Свирепый тротил хлобыстнет,
Разверстая кровь забедует,
И кто-то судьбу проклянет,
Кого-то надежда обманет,
Кого-то Звезда озарит,
И кто-то вовеки не встанет,
И кто-то в огне не сгорит.
Но это потом. А покуда —
На целых четыре часа —
Покоя предоброе чудо,
Как веки, смежает леса.
Мы тоже ведь чада природы,
Нам тоже не грех прикорнуть.
Еще окаянные годы
Пошлют нас в пылающий путь.
Давайте с тревогой простимся,
Не будем гадать о судьбе,
Под тихой сосной приютимся —
Не время тужить о себе.
В дремоте бугры и ложбины,
Не знают ни зла, ни вины...
Полтыщи шагов до чужбины.
Четыре часа до войны.
***
Не признает июнь разлада,
Как луч не ведает узла;
Рань, как роса, рясна и рада,
Уйди в нее, войди —
услада!
Живи, добро!
Не надо зла!
Сник ветерок окрай Красухи,
Безгромно
спит аэродром.
И у заряны-веселухи
Ни гореванья,
Ни порухи —
Одно-одним добро-добром.
Аэродром
повили тени,
Тонки, прозрачны и зыбки;
И тишина — тиха до звени;
И, как шатры у Веретени,
В чехлах «ТВ» и «ястребки».
Пока не день, да и не ночка —
Еще не спит сычок:
«Сплю-сплю!»
Но дреме не дана отсрочка,
И жаворонок-одиночка
Полощет горлышко:
«Люблю!»
А сон силен об эту пору,
Глубок. И синь, что окоем.
Но коротко,
без разговору,
По вымытому косогору
Трубач велит уже:
«Подъем!»
Страда зовет.
Встают солдаты.
Ровняют косы на плечах.
А травы часты и кудлаты,
А бровушки у дев крылаты,
И «пред»
бранится вгорячах.
Да может быть, и не бранится —
Шуткует.
Делу не во вред.
А наверху — все звонче птица,
Внизу — все явственней землица...
— А ну, солдат!
— Вопросов нет.
— Тут- не ать-два подметкой шпарить,
Не артикул ружьем творить.
Постой-ка вровень,
Спробуй, парень, —
В два счета, родненький, упарю...
— Давай,
чего зазря корить!
Пошли! И кто кого удале?
Им в этот миг
сам черт не брат!
Всё шире,
Всё ровней,
Всё дале —
Пошли, пошли, пошли!
Наддали!
— А ну, поторопись, солдат!
Круты, жарки, чистоголосы
Гуляют плечи:
« Свись-посвись!»
Жужжат в руках стальные осы,
У ног
саженные прокосы
Ложатся...
— «Пред», отсторонись!
И дню — лишь час.
И жить не поздно.
И ходят плечи:
«Ай-ай-ай!..»
Ромашки — солнечные слезы, —
И кашки — росные стрекозы —
Взлетают.
— «Пред», не отставай!
А «пред»
винится хитровато:
— Мастак работать! Ну и ну!
Рук занимать — не бечь куда-то:
Найдется дело для солдата,
Хоть вовсе отменяй войну!..
Велю свой пыл угомонить я:
Тут всеобычная статья,
Не разособые событья —
Новь — от наива до наитья,
Жизнь — от житухи до житья!
***
Покос, покос! —
страда-признанье,
Возликование труда,
Людей прозренье и дерзанье,
Души и мускулов призванье —
Без сожаленья и стыда.
У дел безделью нет резона,
Хоть раскакой-сякой
ни будь —
Хоть хитромудрый, хоть простёна…
Взяти свое взошла Настёна —
«Дать красушанам прикурнуть!»
Не рохля-горечь,
не разиня, —
Как луг, зорка и медова,
Грехоопасна, как ягиня,
Горда и статна, как княгиня, —
Ужель и званья, что — вдова?
Ах, кто ты там,
какое дело
Насущну делу до того.
Не званьям лето порадело,
Не званьям — быль-травой вскипело:
Коси, и больше ничего!
— Товарищ целеуказатель —
Райкома первый секретарь!
Ляксандр Филиппыч — председатель!
И мой совместный проживатель —
Егор, зазнобушко...
хоть вдарь!
Не на вожжу, на всю упряжку
Вас напрягаю —
сразу трех!
А кислу щавель — Дуньку-Машку —
Не обделю.
Дай, Гош, фуражку,
На — ягод: посласти дурех!
Ну, а теперь держитесь, беси,
Ух, позарюем над рекой! —
И вдруг: ни ревности, ни спеси,
Ни о судьбе
болючей грези,
Ни жажды мести никакой...
О чародейная работа,
На сердце —
цветь и небеса,
Беспечность,
Воля
И свобода.
А и всего-то, и всего-то:
«Коси, коса! Коси, коса!»
И даже муторная Софья
Знай точит косу:
— Благодать!.. —
И стоящих не знаю слов я:
Как — без хвалебства-суесловья —
Вам
По заслугам честь воздать.
И все, как есть, на свете белом,
Вокруг и около,
до дна,
Душой бессмертной,
Смертным телом
Уже — ужели — за пределом
Добра и зла?
И чья вина?
***
Жребий брошен,
Переполнилась чаша —
Двенадцатый час бьет.
Растерянно,
Неистово,
Страшно,
Неслыханно
кричал льнозавод:
— Война!
Еще не убила рука,
Не умерло сердце
И разум
не беспощаден к врагам,
Но от крови уже некуда деться
Разуму, сердцу и рукам:
Война!
Еще по ведая,
что у тех тоже
«Gott mit uns»
Беспамятствует на ремнях,
Молились матери бедные:
— Спаси нас, боже!
В наших городах и деревнях
Война!
Что в ненависти — любовь,
В отмщенье — спасенье,
Мы — все! —
Не сегодня поймем,
Но уже
проклятое воскресенье
Заполыхало нещадным огнем:
«Война!»
Заполыхало,
Забезумствовало,
Заохало
И в подземельях, и в занебесной мгле;
Рвет и мечет,
да не вокруг да около —
По земле, по земле, по земле:
Вой-на!
А дню до беды нету дела:
Как был, так и остался — днем.
И солнце
не почернело,
Не охладело.
О это чувство:
С ясного неба гром —
Война!
Белым полднем
Рушился, рушился, рушился,
Рушился
белый свет...
— К оружию!
— Оружия!
— Почему ружей нет? —
Война!
Ради выходного «под мухой»,
Божился,
Матюжил колхозный сторож:
— Попомнят нас:
Ей-бо, мы их...
одним духом!—
И старой берданкой тряс.
Война-а!
— Винтовки!
Винтовки да-айте!..—
Гудит льнозавод,
Все гудит,
Гудит, гудит!..
— Вроде откосили, председатель?
— Я пулеметчик,
Моя косьба впереди:
Война!
Заклинало радио:
«Товарищи!
Граждане!
Люди!..»
Затравевшая площадь
как девятый вал.
Запекались губы,
Каменели груди —
Час настал,
Час настал,
Час настал:
Война!
А народ кипел у правленья,
Пока не разгневанно,
Однако лицом потемнев.
И над площадью,
как избавление от смятенья,
Рвался уверенный,
Разящий,
Отчаянный,
Но уже вчерашний напев:
«Если завтра
война...»
Я и сам их пел —
Холостые песни,
И сам сочинял их;
Простите,
винюсь!
Если бы завтра,
Завтра бы если!..
Но она сегодня пронзила
Русь,
Война.
И красухины жихари -
Миряне вчерашние,
А сегодня уже ратоборцев рать, —
Скорбные,
Угрюмые,
Оробелые,
Бесшабашные,
Грозились
врага покарать
Войной:
Лихо и зычно,
Будто глоткой одною,
«Если завтра война...»
Грохотали,
как перед войной,
Чтобы шагнуть на дорогу
В четыре года длиною
И в двадцать мильонов жизней
ценой:
Война...
Сборники:
Сборник «Уйти в зарю» (1985), стр. 4