Поэма «Двести первая верста»
ЗАБОТА
Час неровен, в близком ли, дальнем потом
По-молодому неразумью кто-то
Зевнет, сверкнув белозубым ртом,
Над былью-болью этой: «Раб-бота!»
Отмахнется: «Нам, сегодним, теперь
Не до сказок вчерашних, товарищ автор».
Верь не верь – не ломись в открытую дверь,
Войди, приглядись:
Я старался для Завтра.
Хоть на самый новый аршин прикинь,
Хоть сошлись на ультрамодные стили,
Хоть на какую высь, хоть на любую длинь –
Огонь на себя принявшие
Правильно жили.
Мерь не мерь, коль смогу, не солгу:
Пусть и старой закваски,
Да к нови причастен малость.
Не в шелку, я у жизни в долгу, –
Мне дышать, может быть, ничего не осталось.
Может статься, в самом зачине как раз,
Вот сейчас,
Сложит голову это творенье;
Саданет короткий, как выстрел, приказ:
«В наступленье!»
И подымемся в рост!
И пойдем!
И падем,
Погасив амбразуры взорвавшейся кровью!
Чтобы вам не звереть под железным дождем,
Смерть и ненависть не величать
любовью.
Надо б лучше, да где тут: сполна тороплюсь.
Не судите за то, не рядите,
Поймите:
Немного спокойных минут у набатной эпохи.
И прости мне пристрастие, Русь –
Я горю! Я с тобою до крохи!
Я ведь всем твоим детям – по крови – брат:
За тебя сгоревшим в далеких сечах,
И тем, что ныне с тобой горят,
И всем, всем, всем,
Кто для тебя запылает в грядущем далече.
Ты – и солнце в ночи, и темь среди ясного дня,
Полынь-горечь и бражная радость разом.
Не обдели тернистым путем меня,
Не обойди нещадным беспрекословным приказом!
АЛЁХА
– Нам, признаться, повезло,
Товарищи лешие:
Время дало ремесло,
Все мы не повешены.
Время – манна с небес,
Масляная оченно, –
Завело Алеху в лес,
Настежь пропесочило;
Прописало в терему
В дачном, елкин-палкином, –
Загорай себе в дыму,
Не чихай: помалкивай.
Знай живи: жилье
Немчурой оплачено.
Мать честная, житье, –
Всякая всячина!
Наградила бородой
Дедовой
в двадцать,
Наделила худобой:
Поститесь, братцы!..
А по мне бы – наутек
От пальбы и стужи, –
Хоть бы малый денек
Побить баклуши!
В баньку бы, в парок-жару,
Да веничка-света!..
Покукуй-ка в бору
Две зимы, три лета,
Под фуфайкой попарь
Душеньку смоленую...
– Загудел, пономарь,
Язви тебя в ядреную.
Вот уж зык так зык:
Ни умолку, ни сладу.
И ведь что за язык –
Два года кряду.
И ведь что за народ –
Луженая глотка...
– Нынче год – он не тот:
Нервная погодка.
При нажиме таком,
При этаком накале
Год зачти трояком:
Не отвоевали!
И перчит, и урчит,
И нутро вывертывает,
В горле костью торчит
Это дело чертово.
Только мы – все тут:
Служим, хоть и тужим.
Или нам – капут,
Или мы – сдюжим.
Хоть зубасты враги, –
Доведем до ручки!
А потом на пироги
Заглянем к твоей внучке.
Обмакнем усы
В полную рюмашку,
Дробанем плясы
Во всю души распашку.
Ноги – стук, сердце – тук:
Гоже, гоже, гоже!..
– Я без вас как без рук.
– Я без вас – тоже.
Не уймешь, не зальешь:
Дело неугасно.
Значит, что ж, для чего ж
Горевать напрасно?
Алексей да Евсей,
По рукам ударим:
Чем не пара ей?
Чем я не парень?
И не рыпайся, друг,
Что разнимся годами;
Мы – годки: дед и внук –
Ровня... бородами.
– Поздно ведь: не занудь,
Не жужжи, Алёха,
Не блажи, дай уснуть.
– Всхрапнуть, оно неплохо
В полночь дрыхнет и вражье,
А я не рыжий тоже...
– Партизаны! В ружье!
– Аль вставать?
–Похоже...
ДОРОГА
Прямая дорожка!
За спиной – котомочка в пуд;
Под Псковом – бомбежка,
К Луге – семнадцать зарев цветут;
Небо грозит: «Везу-у!.. Смету-у!..»
Травит живую душу: «Ату-у!..»
– Напучили кочек
Черт с бесихой в болотушке!
– Еще семь версточек,
Везде-хо-ду-шки.
А там поднюем со смаком
На суше! В ельничке!
Всего – семь с гаком,
Отшельнички!..
Гиблая топь сторожко
Глядит: не пройдут!
Прижигает загривок мошка.
– Ну, полазим мы тут,
Уж повязнем мы тут!..
– Не ной, Степан, кончай матату!..
Прямая дорожка,
По а-зи-му-ту!
– Ну бы какие дроги!..
– Не растягиваться! Аль оглох?..
Из лап упуская ноги,
Алчно чмокает мох:
«Ж-жах! Ч-чух! Ч-чох!..»
И не пудешник – два на плечах.
«Хлюп! Чвяк! Ч-чах!..»
– Говоришь, дышать нечем!
А ты, чудик, приляг:
Покой обеспечен.
– Алеша, вы сами – чудак.
Теперь дотащу, спасибо:
Весь тол мой – к себе в рюкзак.
Не мне, старику помогли бы.
– Евсею-то? Как бы не так!
Старый лешак без того неплохо,
По части болот – мастак.
«Плюх! Плях! Плёх!..» –
Шаг. Шаг. Шаг...
Прямая дорожка,
В трясине утерянная,
Ровная, как ладошка,
Журавлями да ветром мерянная,
А человеку – не крышка, так дно –
В глазах темно:
Третий пуд засел на плечах.
Но все одно:
«Ч-ух! Ч-чох! Ч-ах!..»
Похоже – утреет, похоже – нет;
Горят потемки, стынет рассвет.
– Как будто кисель,
Поганец-туман.
Ну бы крылья бы да отсель...
– Не вознесись:
В небеси не умчи, Степан.
Все на земле имеет край,
Дальше которого некуда, точка:
И мох, и ночь, и эта на кочке кочка.
А вот человек может и через край.
– Давай! Дава-ай! Дав-вай!..
И так по всей России,
По всей
По безбожной Руси – крестовый поход!
– Что встал, Евсей?
Али хрип неймет?
– Дивлюсь, как в ноздри берегом бьет!
– Не врешь, лесовик?
– Держи напрямик,
Ходи, не косей:
Болото сдает!..
И вот
Горько-сладкой пахнуло сушью,
Близко дышит шалфей-трава.
И запраздновало над глушью:
– Земля, братва!..
Зарева откраснели
До новых потемок. А там – опять!..
Мягко колются ели, –
Сушь! Благодать!
– Раздать сухари!
Оружье протри!
Костров не палить.
Поесть, и спать!
– Пришлось потрудиться,
Ты бы, Евсей Григорьич, вздремнул.
– Мне, Иваныч, зараз не наспится:
К ночи непогодь разразится.
Дозволь, заступлю в караул...
На еловых лапах
Медов сон!
Девятнадцать храпов
На разный фасон:
Кто – басит,
Кто – голосит,
Кто – посвистывает;
И все – не как-нибудь,
В полную грудь –
И-сто-во!
И только трое не спят:
Дед Евсей, да дядька Игнат,
Да командир Тимофей Иваныч.
Видели б вы, как трое глядят,
Сберегая силенки отряда на ночь!
А солнце солнчит
Песню свою
Все теплей, все звонче:
«Встаю! Встаю!
Вы служите –
И я служу,
Вы не тужите –
И я не тужу,
В оба гляжу,
Сухо сушу;
А повыше взойду, дозрею –
Кости ваши прогрею!»
Июльский день долог,
Длинен, да не для нас.
Пуховик для щеки колок,
А так – в самый раз.
На земле, до сердца раскроенной,
Шестнадцать часов подряд
Разметались русские воины:
Спят, спят, спят.
В глухариной обители
Не сморенные глухари, –
Семнадцатый час мстители
Пьют живую брагу земли.
Набирайтесь!
Силы сгодятся:
Экая даль вам, сыны!
Запасайтесь,
Куда деваться,
Высыпайтесь!
И пусть вам не снятся
Сегодня черные сны!..
Спится ребятам, спится,
А солнце уже садится.
– Светило, братишка,
Повремени, погустей,
Солдатам не будет лишка:
Пар не ломит костей...
Но смежается глаз горящий,
Окунается в облака:
«И вам и мне пора.
Ни пуха ни пера.
Пока-а!..»
Затеневело в чаще,
Захолодило бока.
Травы запахли слаще.
– Двадцать два, пять.
Растолкать спящих:
Пора выступать!
– Подъем, недужные:
Время – с хвостиком двадцать два!..
И не матюжные,
И покрепче были слова.
***
Прямая дорожка,
Куда повернешь?
Вышла б оплошка,
Не выручи дождь,
Не вывези нож!
Лешка, Лешка,
Страшно ты бьешь!
Ты молодчина:
Не промазал, хват!
Так что за причина,
Зачем не рад?
Весь как в угаре,
С обвислым плечом.
О чем ты, паря?
Парень, о чем?
Ведь ёкни твое сердечко,
Или дрогни рука –
И нам бы вышла осечка
На-вер-ня-ка:
Клещи врага –
И весь васисдас,
И вся недолга!
А ты его – р-раз! –
И мы себе топаем позади большака,
Так что ж ты прячешь
Глаза, шальные до дна?
Нельзя иначе ж,
Нельзя: война!
– Сынок, война!
Лучше курни-ка, на.
У меня табачишка –
Пятитравный сорт:
С ползатяжки, слышь-ка,
Поперхнется сам черт!
Дымни – и крышка:
Новички-то!.. Будь тверд.
– Благодарствую, дедка, –
Ме-етко берет:
Геройская горечь!
Спасибо, Евсей Григорьич, –
Как наждак, дерет!
– На здоровье, детка.
На-ка твой пулемет:
Слышишь, у перелеска
Провод поет?
Похоже, близко «железка»
Крой наперед!
ЖЕЛЕЗКА
Ливень – круче. Град – отвесней.
Ночь текуча, ночь – беда!
Душу рвут загробной песней
Умершие провода.
Шибко-шибко плачут елки,
Голосят, вопят, орут, –
Будто плоть живую волки
С лаем, с визгом, с хрустом
жрут!
– Рвите, жрите – не прожрете:
Глотка тесная...
Вот погодка так уж вроде
Расчудесная!
Рельсы взвякивают резко:
Рельсам холодно.
Эх, дороженька-железка,
Тебе – тола бы!
Потерпи, дадим, что просишь,
Слышим вопленьки.
Эшелончик нам подбросишь,
Будешь тепленькой!
Раскостерим жар-костерчик,
Ух ты, ухоньки,
Так, что стыки зноем скорчит:
Мины сухоньки.
Где нам жадничать, куда там:
Кроме прочего
И «лимонкой», и гранатом,
И каленым виноградом
Всласть попотчуем!..
А пока – погода стонет,
Ночь мокра невпроворот.
И, как щепка в море, тонет –
Кому жить и кто умрет.
Ни земли, ни туч, ни леса –
Льет вода, ползет, бежит,
Да осипшее железо,
Как душа, дрожмя дрожит.
– Вот примочка! Ну промочка! –
Небо спятило...
– Мне сегодня два годочка
Насолдатило.
В сорок первом, в том июле,
Двадцать пятого,
Окрутили меня с пулей,
Неженатого.
Наползли в Красуху гансы
Темным вечером!
На руках в кусты подался, –
Делать нечего.
– На руках?
Аль не бежали
Ноги быстрые?
– Ноги смирненько лежали
После выстрела,
Сорок дней с той свадьбы,
лежа,
Выл в малиннике...
А сегодня с фрицем Леша –
Именинники.
Юбилей двухгодовалый –
Дата красная!
– Дотерпи, осталось мало, –
То-то спразднуем!..
Час... другой... Видней водица.
Проступают камыши.
И хоть очень не лежится,
А – лежи!
– Забелело на восходе:
Не попасть бы нам впросак!..
– Тише, братцы! Едет вроде!
– То не он: бубнит прусак.
– Вот житуха: дождь не лезет
Ни за шиворот, ни в рот,
Знай посиживай в железе:
Слышь, «Люли мурлен» поет!
– Как-нибудь заткнем и дот.
Три часа, четыре, пятый –
У моста, лицом в кугу!..
– Не м-могу: подплыл, ребята.
– Кто не может?! Ну гугу!
Ишь раскашлялся, как дома,
Расхлебенил решето.
Долбани его, Ерема!
– Чуешь, друг? Замри, – а то!..
Тут тебе не посиделки,
Не на супрядки попал:
С шестиствольной жахнет грелки
Обогреет наповал!..
Семь утра! – Темна природа...
Десять! – плюхает...
Час! – обносит нас погода
Оплеухою...
Три! – Ни капельки не суше...
Полчетвертого! –
Хоть бы горстку твердой суши,
Кроху б твердого...
Без пяти четыре! – лупит
С неба клятого...
– Ну бы п-печку да т-тулупик...
Четверть пятого!
Ни подняться, ни прижаться.
– Ну бы хата бы!..
– До заката додержаться,
До заката бы!
До потемочек, до ночи
Если б выдюжили!..
Есть ли мочь, нету мочи,
А ведь вылежали.
Свечерело.
Небо низко.
Немец ужинает...
– Сдвинься с места, шелохнись-ка,
Кровь остуженная.
Наливайтесь в жилы, соки,
Не утоп, так дело робь:
Шевелитесь, руки-ноги,
Отбивайте, зубы, дробь.
Впереди полно работы,
Впереди работы – во!
– Эй там, ерзаешь чего ты?
– Да колено не того.
Не колено, а полено:
Ни согнуть, ни разогнуть.
– Вот бы крышу бы, да сена,
Да стакашек шнапса в грудь!
– Любо-мило затемнело!
– Почернело – я те дам!
Будет дело, будет дело:
Стопроцентный тарарам!
– Слышишь, рельсы заиграли
На мотив совсем другой.
Слышишь – «Трали-трали-трали»?
– Это ветер над рекой.
– Ты не шапкой слушай – ухом:
Стук колес уловишь враз.
– Я впервой...
– Огня не нюхал?
Ничего, нюхнешь сейчас.
Ой, нюхнешь, ой, нюхнешь!..
–Подожди чудить, Алеш.
Это боязно, наверно, –
Сгрохать поезд под бугор?
– Да, признаться, так примерно,
Как вести с начальством спор.
Будешь рвать, возьми вот это!
– Не обстрелян я, браток...
Кровью харкнула ракета,
И навстречу ей – гудок!
***
Глумится небо. Гнется тал.
И в этой тьме незрячей
Все злее лязгает металл,
Все горше ветер плачет.
Совсем-совсем короткий сказ,
А до чего ж он длинен:
Сейчас, сейчас,
сейчас-сейчас
Хлестнет кровавый ливень!
Состав крадется без огней,
Везет гостей недобрых.
И сердце чаше и сильней
Стучит, бедует в ребрах!
В ушах трезвон, во рту печет.
А злыдень – вот он, рядом.
– Давай запал, комолый черт!
– Вставай, Степаша. Надо!
ОГОНЬ
Ой вы, псковские места,
Двести первая верста!
Год пройдет. И двадцать лет.
Двадцать первый век грядет,
А сюда горючий след
Трын-травой не зарастет.
Нет! Его не рассосет,
Не исторгнет из сердец
Ни быльем, ни лебедой,
Ни бегучею водой –
На земной груди рубец!
Оглушенному огнем,
Ослепленному свинцом,
Как поведать мне о нем,
О пожаре над рекой?
И каким таким словцом?
Ох, какой, какой строкой?
Двести первая верста –
Просто столбик у моста:
Двести первая верста!
Ночь густа.
Река быстра,
Крутизна, высота!.. –
«Тра-та-та!..»
«Бух-х, бу-бух! Да-да-да!..»
Разгорается вода!
– Ты куда?
– Куда? – туда!
– Вылезай из-под куста
Да живей на рельсы вей!
– Насыпь тут невмочь крута:
Заб-бежать хотел с хвоста...
Наверху железо мрет,
Красный червь вагоны жрет.
– Впере-ед!
«Та-тра-та! Тра-тах!
А-а! А-ах! Ах!..»
Наверху хохочет дот.
– Вперед!
– В душу бога!..
– Майн готт!..
– Впе-еред!
Впереди – взбесился дот:
Бьет, бьет, бьет!..
– Ну, горазд! Ну, зевласт!
Густо чешет, зло дерет!
– Не заткни зубастый рот,
Распрямиться ведь не даст.
Дай-ка бомбу... мой черед...
Громовитей грома жизнь:
Головушка, не кружись,
Головушка, не хмелей!
– Вот ты где, железный змей!
Пьян от крови, волчья сыть,
Не пора ли закусить?..
– Подавился, кажись.
– Да, тот чертов дом готов:
Вперед!..
Лишь молчат, обнявшись,
Будто двое сватов, –
Дед Евсей и ДОТ...
Может, скажет про меня
Друг, не нюхавший огня:
«Доты, деды – простота,
Это музыка не та:
Новой жизни не сестра».
Говори не говори
В ней восход твоей зари!
Мой коритель дорогой,
Для тебя мы так – с собой...
Жаль, не до речей с тобой:
На «железке» – бой!
Двести первая верста,
На версту – клыки костра!
И не явь, и не сон, –
Кому радость, кому жуть:
Храп и стон, –
Грудь на грудь!
Черный крик!
Красный дождь!
И в последний в жизни – дрожь!
«На-на-на! Так-так!..»
– Степка!.. Степа-а! Как же так?..
Расцветает лютый мак!
Скрежет, хряск, визг, лязг!...
Не взыщите, гости, с нас:
Нам, признаться, не до ласк.
Бедно ласк, зато уж яств
Не жалели мы про вас:
Никого ни темный час,
Ни ременный бог не спас.
Арифметика проста:
Двести первая верста.
Ни вагонов,
ни моста,
Триста сорок два креста,
Паровоз без колес
Укатился под откос,
Рваным брюхом в землю врос.
И над прахом – в полный рост,
Встанут, нет ли, –
Двадцать звезд,
Неугасных двадцать звезд!
Им светить, не заходить –
Быть! Быть! Быть!
Двести первая верста,
Тихие мои места!
РАССВЕТ
– Замолкли овчарки: отстал немчура.
Глуха, как могила, гарь...
– Не помнишь, вчера иль позавчера
Мы съели последний сухарь?
– Не помню. Курнуть бы!
– Когда б самосад!..
Привстань, понапрасну лег!..
Над бурым пожарищем льется закат,
Сочится, каплет в лог.
И с каждой каплей, оброненной вниз,
Плотней, клыкастей леса карниз,
Бескровней высь,
Холоднее жизнь.
Все глубже, уже, немей окоём...
И мы вдвоем тут. Только вдвоем.
Всего – вдвоем.
А двадцать наших – где дот вверх дном,
Где рельсы, будто бы лыко, – узлом,
Где обороченный в реку мост, –
В лохмотьях железа,
руки вразброс!
Угнездилась пуля в груди у меня,
У друга – навылет плечо.
Пять километров за три дня:
До наших – тридцать еще!
А ночь притаилась, вперилась в нас.
Придавила синющей пятой.
И звезда за спиной, как волчий глаз,
Перемигивается с темнотой...
– Найти бы коня!
– Держись за меня...
Подумать только, ведь этот лес –
Во веки веков наш!
– Ракета!..
Озноб под рубаху полез:
Перед нами – немецкий блиндаж!
Нацелился: вот-вот метнет огонь,
Выжмет последний стон...
Ржавый наган впаялся в ладонь.
И на всех – один патрон.
Сейчас бы кротом зарыться в песок,
Зайцем в кусты сигать.
Но липнет пепел, жжет висок, –
Твой прах, безутешная мать!
И в глине не просто следы колес,
А раны тяжкие, брат,
Раны земли, своей до слез,
Где каждый пёнушек свят!
Где всё – от холмика под крестом
До жутких звездных вершин,
От любви до ненависти – твой дом,
Твой свет, горемычный сын1
Гляди: пантеры, тигры, орлы
Когтят святыню святынь.
Довольно детям ее золы:
Робкое сердце, застынь!..
Я горькое помню, веселый глядел, –
Печальнее взгляда нет!
Я лютое знаю: юный седел
В цветущие двадцать лет!
Мужчина затрясся: не спрячешь слез,
Нету на нем лица.
А помню: с сухими глазами небо
В могилу бойца-
отца.
Я видел: на танк со связкой гранат
Ходил он –
один на один!..
– Врешь, не от страха я плачу, гад,
Ну погоди!..
Обернулся, шепчет:
– Двигайся, друг,
Умирать нам никак недосуг:
Две пары живых жилистых рук –
Скольким вражинам каюк!..
Сгорела ракета.
Другой черноты
Не бывает на свете черней!
И мы обдираем опять животы
И ребра о ребра корней...
Ах, летняя ночь, тихая ночь,
Беляна, не будь же темна, –
Не завораживай, не морочь,
Не стращай покоем до дна.
Не опоздает никто умереть
На этой скорбной земле.
Дозволь подышать, дай погореть,
Погоревать во мгле!
О ясном солнце погоревать,
Послушать птичью струну,
Хоть зорьку всего позаревать,
Песню спеть хоть одну!..
А ночь всё темней, темней, темней.
Осатанела роса!
А метры — длинней, длинней, длинней.
А травы ползут в глаза!
И кажется: близко-близко до звезд –
Колет пальцы от их лучей...
Но щелкнул в олешнике вольный дрозд,
Мурлычет веселый ручей!
И вдруг разбуженные, мы враз
Распрямились, приподнялись:
Заря молодая манит нас –
Живи! Люби! Дивись!
– Да, – отозвался приятель, – жизнь,
Разве убьешь ее!
Мы еще так заживем – держись:
Глянь-ка, цветет, поет!
Всё мы пройдем, пересилим, поверь,
Что бы ни привелось!..
Вот бы слетать в Красуху теперь:
Дома покос небось.
Взять бы косилку да пару коней,
Гнать бы за рядом ряд.
Воздух-то в поле – браги хмельней,
Травы – вспугни – вспарят!
Травы, как жаворонки, звонки,
В цветени плещет смех.
Встать бы да с солнцем вперегонки
Посенокосить. Эх!
Мне бы!.. –
Запнулся и брови свел,
Ловит в ладонь росу...
Солнечным веником ночь подмел
Хлопотливый июль в лесу.
Выискрил землю июль-светолюб,
Выморщил гладь воды...
Сорвался вздох у товарища с губ,
И красный стон забулькал с губ,
Окровянив белынь-цветы.
И уже не слова – шелестит листопад,
Шуршат, как береста, сухи:
– Увидишь ребят, пускай простят,
Если какие грехи...
В кармане кресало и полсухаря.
Размотаешь... сгодятся бинты.
Патрон я сберег: убьешь глухаря...
– Братаня, что ты? Ты?..
Не оставляй меня одного,
Подожди!.. Не надо!.. Не смей!..
А он глядит.
А глаза у него –
Не видал ничего синей.
ПЕСНЯ
Желт песок у дубочка,
Сыр песок под корнями.
Песни робкая строчка
В окровавленной яме!
В желт песок у дубочка,
В корни темные
стежка
Опрокинулась.
Точка.
– Алексейка, Алешка!
Может, был бы ты прав,
Если б шел не так прямо?..
На холодных губах
Еще теплится: «Мама!..»
Еще рыть до заката
Мне могилу руками,
Подымать виновато
Окаянные камни.
Нет тяжеле и горше,
Нет работы горючей...
Еще долгого дольше
Молчать мне под кручей.
Горевальное слово,
Победную песню, –
Глубоко и сурово
Глушить густолесью.
И не раз между кочек
Мне вставать и валиться,
Пока свежий холмочек
У горы зажелтится.
Что для матери значит
Эта крохотка-горка –
Знает только и плачет
Со мною лишь зорька.
Сердце – вещая птица,
Сердце – чуткая птаха!
Как мне будет явиться
С вестью страшной, как плаха?
Как мне встать на пороге
Против кроткого взгляда?
Как мне броситься в ноги
И сказать:
«Ждать не надо!»?
Как свершу я, о матерь,
Это черное дело?
В горевой твоей хате
Без того наболело.
Только верю я, мама, –
Ведь и сам не безродный:
Глянешь в душу мне прямо
С маетой безысходной
И меня не осудишь
Скупыми речами,
Не прибьешь, не остудишь
Святыми очами,
И, до капли тоскуя,
Ты не спросишь ответа.
Не безродный,
пойму я
И приму я все это!
ЗОВ
Люди добрые, — юные и старики,
Пришедшие после огня и прошедшие сквозь!
Приходите в июлях на берег реки!
Понимаете? Сердце отозвалось?
Сердце обязано отозваться у вас.
Дело не в бывшем, а в сути –
Быть или нет?
Слышите: бьет? Это – Жизни приказ!
Приходите, люди, взошел рассвет!
Постойте у тихих железных путей,
Поклонитесь на все четыре стороны у моста
И помяните Отчизны-зари сыновей,
У которых совесть была, как роса, чиста.
Помолчите у вечно бегущей воды...
Кто там разгоревался навзрыд?
Не надо слез. Роняйте цветы.
Видите, сколько их на откосе горит!
А потом – пять километров всего,
Пять километров не поленитесь пройти:
Побратима проведайте моего
В его коротком, в его бесконечном пути.
Пять километров – на час ходьбы:
Ни блиндажа, ни золы кругом,
Ни колючей заржавленной городьбы –
Всё похоронено молодым сосняком.
Дышите всей грудью! И петь не запрет,
Если споется, – свои края!
Ни угрюминки перед глазами нет –
Только ликуют кукушки, иволги да хвоя.
Только красную дрему золотые шмели
Целуют в уста, наклоняют вниз,
Да тянет бражным теплом от земли:
Живи, люби, дивись!
Загляделись?
Ничего, бывает – не спех,
Не осерчает друг: он терпелив до дна.
Сыплет по мягким иголкам солнечный смех.
У Жизни – две жизни,
А смерть у Жизни – одна!..
А вот и взлобок.
И дуб, желудьками унизанный весь.
Вслушайтесь, вслушайтесь! Нет, не в дроздиный гам,
Слышите? Слышите? В таволге – весть!
Это ручей, это он – вам.
Это он песню поет о начале вольного дня,
Про последний вздох,
Про желтый песок сырой,
О человеке, отведшем смерть от меня.
Видите холмик?
Вот тут он спит под горой.
И еще он поет о той,
Которая есть ли теперь, нет,
Которой о нас горевать
И вечно не умирать, –
О проторившей в это тихое место след,
О самой родной и забытой, –
Запомните имя ее:
Мать!
Помолчите у вечно бегущей воды...
Кто там разгоревался навзрыд?
Не надо слез. Роняйте цветы.
Видите, сколько их на поляне горит?
Так надо не тем, которые спят, –
Они не ради этого полегли.
Это надо для сущих
И для грядущих внучат –
Незастрахованных граждан
Огнеопасной земли!
Насурино (Псковщина)— Белоруссия —
— Ленинград 1943 — 1964
Сборники:
Сборник «Забота» (1970), стр. 66
Сборник «Уйти в зарю» (1985), стр. 49