Сгоревшее несожженное

Я помню огненную ночь,

Тротила адскую работу,

Вконец измотанную роту,

Невластную земле помочь;

Сорвавшуюся с цепи смерть,

Бездомных беженцев, обозы,

Лютенной тучей — бомбовозы,

Беды и крови коловерть;

На всех — последний эшелон,

Крик паровоза, крик прощальный,

Совсем последний — погребальный;

Оставленных бездонный стон.

О, как был темен тот рассвет,

Когда на русском полустанке

С крестами зарычали танки:

Спасенья нет, пощады нет.

Я вижу, вижу, как сейчас,

В дымище бурую лавину,

Чужого рыжего детину,

Его налитый кровью глаз.

Метались люди, как в бреду,

Рыдало солнце в черном небе,

Плясал пожар в созревшем хлебе,

Рубили яблоню в саду...

Цвели поля — всё прах и тлен,

Был тихий кров — торчат лишь трубы,

Любило сердце, пели губы —

Теперь кругом тоска и плен.

И мне мерещится доныне

Младенец, втоптанный в носок,

Забитый трупами лесок,

Распятый старец на осине.

У них в глазах — ни зла, ни лжи,

Они велят: «Чтоб мир не ранить,

Пусть бережет бессмертно память

Всю нашу дрожь, всю боль души!

Пусть дочери и пусть сыны —

Живые — павших поминают,

Да никогда не забывают

Они об ужасах войны!»

1950 — 1974