К 100-летию со дня рождения замечательного русского поэта Игоря Григорьева
 
     Поэт Игорь Николаевич Григорьев (1923 – 1996 г.) – уникальный человек в русской литературе советского периода. Как поэт, он вырос из войны, которую прошёл, сражаясь с фашистами в подполье, в партизанском отряде, и большинство его произведений посвящены этой теме. Болью сердца и души пронизаны его стихи, и верой в то, что никогда на русской земле не случится военная катастрофа, что мир завоёван навечно или хотя бы на долгие годы.
      Поэт и воин Игорь Григорьев навсегда с нами в рядах Бессмертного Полка, этой подлинно народной акции. Он не уставал думать о войне и о своей роли в борьбе с фашистами. Деятельность Игоря Григорьева в тылу врага, в оккупированной Плюссе, где он руководил подпольной группой, ещё долго после войны была засекречена. Это обстоятельство доставляло поэту много переживаний и трудностей, а подчас заставляло жить вдали от родимых мест. Но те ребята, которые выполняли вместе с ним важные партизанские задания, до конца своих дней сохраняли к нему добрые дружеские отношения.
       Его стихи отличало свободомыслие, он не вписывался в существовавший тогда стройный хор воспевателей советского строя, но и не был хулителем его. Его стихи с высокой патриотической направленностью были не по зубам литературным критикам. Но они зацепились за то, что Игорь Григорьев употреблял в своих стихах местные и устаревшие слова и диалекты, которые якобы не понятны широкому кругу читателей и требуют дополнительных пояснений. Мнения критиков имели негативные последствия, его стихи крайне редко можно было увидеть на страницах центральных литературных журналов.
      В 1970 году поэт перебрался на место жительства в деревню Губино, Бежаницкого района Псковской области., где и прожил 13 лет, изредка наезжая в столичные издательства. Итогом этого жития явилась поэма «Вьюга» - большое эпическое произведение. В 1983 году поэт вернулся в Псков, получив новую квартиру на Завеличье.


                * * *

      Осенью 1984 года состоялось моё знакомство с Игорем Николаевичем Григорьевым. К этому времени при областном доме печати было создано литературное объединение «Март», руководить которым было поручено Зиновию Дмитриевичу Васильеву – ветерану Великой Отечественной войны, писателю, журналисту, написавшему книгу о Григории Ивановиче Гецентове, Герое социалистического труда, директоре совхоза «Победа» Псковского района. Книга называлась «Дорога к вершинам», и она приобрела значительную известность на Псковщине.
       Члены литобъединения, в основном начинающие литераторы, собирались на свои собрания один раз в месяц. Особенностью этих собраний было то, что на них приглашали известных псковских писателей. На этот раз был приглашён поэт Игорь Григорьев. Когда я пришёл, почти все были в сборе. Поздоровавшись, я тихо и скромно сел в уголке. Игорь Николаевич, сидевший рядом с Зиновием Дмитриевичем, улыбнулся и заметил в мой адрес: «Поэт не должен входить тихо и незаметно, как мышь, а должен всем своим видом показывать, что он – Поэт, и входить эдаким кандибобером, чтобы всем было понятно – Поэт пришёл». Я от этих слов стушевался и не нашёл, что ответить.
        Зиновий Дмитриевич представил присутствующим поэта Игоря Григорьева. Это был красивый, высокий, пожилой мужчина. Игорь Николаевич начал свой рассказ о жизни, о войне, о стихах, прочитал несколько своих стихов, которые были встречены аплодисментами. Читал он стихи негромко, спокойно и очень выразительно. Чтение стихов перемежалось байками, анекдотами, уморительными словечками и выражениями. Поэт откровенно ерничал. Позже я узнал, что это был его стиль общения, отработанная многими выступлениями манера. Потом читали стихи все присутствующие, по два-три стиха. Игорь Николаевич отнёсся к этим стихам благожелательно, но никого из выступавших особо не выделил. Наверно, такая задача и не ставилась, чтобы никого не обидеть.
        После окончания встречи оказалось, что нам: Игорю Николаевичу, Зиновию Дмитриевичу и мне – по пути. Я обратил внимание, что Игорь Николаевич прихрамывает. Пока старшие разговаривали, я только слушал, не смея вмешиваться в их разговор. Но после того, как Зиновий Дмитриевич с нами попрощался, и мы остались вдвоём, Игорь Николаевич спросил меня, откуда я родом и чем занимаюсь по жизни. Я рассказал о деревне, о родителях, о своей семье, о работе на швейной фабрике главным механиком, и о том, что стихи пишу с детства. «То, что из деревни – хорошо, а то, что занят – плохо», - сказал в ответ Игорь Николаевич, - «А ведь стихи требуют большой, упорной работы, изыскивай для стихов больше времени…». Я с ним был согласен, действительно, обдумывать стихи не хватало времени. Слова Игоря Николаевича я привожу по памяти, но, думаю, близко к оригиналу.
        За разговором незаметно подошли к дому Игоря Николаевича, постояли у подъезда.
         Я всё ещё не верил, что общаюсь с настоящим, большим поэтом. В душе я радовался встрече. Неужели повезло? На прощанье Игорь Николаевич ещё раз сказал, что даже при сильной занятости надо находить время для работы над стихами и больше читать, чтобы пополнять свой словарный запас. «Ты - говорил он, - пиши, а как напишешь десяток стихов и разберёшься с ними по всем правилам стихосложения, приходи ко мне. Я не обещаю скорых публикаций, но помогу сделать стихи, которых будет не стыдно. Не торопись, а когда будешь уверен, так и приходи ко мне домой».  Он дал номер домашнего телефона, который ему недавно установили. Общаясь с Игорем Николаевичем, я заметил, если Игорь Николаевич питал к кому-нибудь дружеское расположение, то сразу переходил на «ты» и называл «стариком». И на прощание я услышал: «Ну, ты, старик не пропадай, а как напишешь, приходи, позвони только заранее…». На этом наша первая встреча закончилась.
 

                * * *

        В то время у меня в квартире ещё не было телефона, поэтому, если надо было позвонить кому-то, пользовались или служебным телефоном или телефоном-автоматом. Но это было неважно, важно было то, что с этого времени, я начал более серьёзно работать над стихами. И вот, наконец, моя первая большая подборка стихов готова – десяток стихотворений. Я, наверно, целую неделю терзался мыслью: позвонить или не звонить Игорю Николаевичу. Вариантов было два: первый – не звонить, и сохранить спокойную жизнь, писать стихи для себя, «в стол», ну может, на какие-то даты. Второй вариант – звонить и продолжать углублённо заниматься стихами и, возможно, когда-нибудь подготовить их к публикации в печатных изданиях, хотя бы местных. Я выбрал второй вариант и следую ему почти 40 лет.  За это время изданы книжки, было довольно много публикаций, мои странички есть на стихи.ру и на проза.ру. Но это будет потом. А пока я созвонился с Игорем Николаевичем и договорился о встрече. Признаюсь, шёл я к нему с некоторой боязнью. Но встретил меня Игорь Николаевич радушно, усадил за стол пить чай, который позвала пить нас его мама, Мария Васильевна.  Спросил, не хочу ли я чего-нибудь покрепче: «У меня всегда есть, но сам уже не пью, всё что можно было – выпил». В тот первый раз я отказался, а Игорь Николаевич заметил: «Ты как не скобарь, скобарь ни за что бы не отказался.» Но мама Игоря Николаевича Мария Васильевна была на моей стороне: «Пейте чай в охотку, пока горячий». На столе были: печенье, конфеты и варенье.
         После чаепития Игорь Николаевич спросил: «Ты, наверно, неспроста ко мне пришёл и принёс стихи?» Я утвердительно кивнул. Прошли в большую комнату, в ней ещё не было мебели, а стояли две раскладные кровати и небольшой письменный стол с настольной лампой. «Не подвезли ещё мебель», – сообщил на мой немой вопрос Игорь Николаевич. Он забрал у меня рукопись, пригласил к столу и приступил к разборке моих стихов, задумывался над каждой строчкой, вставлял в строчки какие-то свои слова, прослушивал ритм, а к нему он относился очень серьёзно. Проговаривая мою строчку и строчку, им сочинённую, говорил: «Улавливаешь разницу? Нельзя небрежно относиться к слову, рифме, ритму. Слово должно знать своё место, рифма должна быть точной, а ритм такой, чтоб строчка пелась». Что он и демонстрировал очень натурально и даже артистически. Он сразу видел, где лишний слог, где ударение не на тот слог падает. Некоторые строчки он даже пропевал, ловил каждое слово на слух, менял мои слова на свои, опять прислушивался и говорил мне: «Здесь ты подумай, здесь ты переделай, как я советую, а эту строчку выкинь и напиши новую». Мне, конечно, было неловко, от такого количества замечаний, но я с вниманием выслушивал все наставленья Мэтра. На листе с изученным стихотворением, в уголке, Игорь Николаевич писал: «Делать», и ставил: +ИГ. Если стихотворение не нравилось, ставил: -ИГ и говорил: «Это не надо».
         Проработав таким образом 5 - 6 стихов, он задумывался, а потом произносил: «Давай-ка на этом сегодня и закончим, приходи через недельку, за это время я просмотрю другие твои стихи». Я понимал, что моя аудиенция закончилась, поэт устал и пора уходить. Расставание было тёплым: «Ты, старик, приходи, не стесняйся, и стихи приноси. Я хочу видеть, как у тебя идёт процесс учёбы, но постарайся отпечатать стихи на машинке». Игорь Николаевич чувствовал себя моим наставником, и это меня возвышало в собственных глазах.
         Но придя домой и разбирая замечания Игоря Николаевича, я понимал, что в моих стихах что-то не так.  То ли мыслей не хватает, то ли нет разнообразия и свежести образов, то ли темы мелковаты. Что-то сдерживало моё сочинительство. Со всеми этими проблемами я должен был разобраться в процессе учёбы у маститого поэта. Тогда это называлось наставничеством, а теперь это называется репетиторством и стоит больших денег.

                * * *

        Наши встречи продолжались. Раза два в месяц нам удавалось встречаться. Но мне не хотелось обременять Игоря Николаевича своими стихами. Поскольку, если честно признаться, я не всегда мог проработать свои стихи в достаточной мере: не хватало времени, к тому же не было у меня привычки к упорному труду. Да и после трудового дня голова была забита другими вопросами, и переключиться на стихи, бывало, совсем не просто.
         По-разному относился Игорь Николаевич к моим стихам. Иногда он находил в них удачные строчки и сразу звал маму Марию Васильевну словами: «Мама, послушай, что тут Ваня написал…». Зачитывал строчку из стиха, или даже, четверостишие и хвалил меня. Услышав стихи, Мария Васильевна искренне радовалась моим успехам, светлой своей улыбкой подбадривала меня. «Доброе сердце у Игоря», - говаривала она – «Он всем помогает…».
         Но бывали и такие случаи, когда Игорь Николаевич говорил: «Ничего я в твоих стихах на этот раз не нашёл. Графоманские стихи. Не надо так. Лучше их оставить и забыть, и написать другие, которые могут быть лучше». В такие моменты он меня успокаивал: «Я сам начал печататься в 33 года. Так что работай и стихи будут добрые. Должны быть добрыми…». Я забирал свои листки со стихами и уходил от Игоря Николаевича с тяжёлым сердцем и тревогой: «Похоже – ничего не получается».


                * * *

        Тогда же осенью 1984 года я принёс подборку стихов в Псковскую писательскую организацию и передал её ответственному секретарю писательской организации Александру Александровичу Бологову, а он мою рукопись передал на рецензию поэту Энверу Жемлиханову, который проживал в г. Великие Луки. Такой тогда был порядок рецензирования стихов поэтов. Получилось, что мои стихи одновременно разбирались у двух поэтов.  И если у Игоря Николаевича я шаг за шагом совершенствовал стихи, он поощрял меня как начинающего поэта, то от Энвера Жемлиханова я получил весьма отрицательную рецензию. Жемлиханов писал, что вероятно у автора есть и другие оценщики его стихов и что рано автору претендовать на звание поэта. Другое дело у Игоря Григорьева, он не навязывал своих мнений, а всячески поощрял самостоятельное мышление. И всякий раз, когда   Игорь Николаевич обсуждал мои стихи, он прежде всего обращал внимание на мои успехи, и только во вторую очередь – на недостатки.    
       К началу 1985 года у меня на руках были две оценки моих стихов: первые положительные отклики на мои стихи со стороны Игоря Григорьева и негативная оценка – со стороны Энвера Жемлиханова. Мне очень не хотелось, чтобы Игорь Николаевич узнал о рецензии Жемлиханова, поскольку И. Н. Григорьев и Э. М. Жемлиханов были друзьями и ценили стихи друг друга. Но как-то всё обошлось благополучно, разговоров на эту тему не было. Игорь Николаевич бывал вспыльчивым и не терпел вмешательства в свои дела, а тут был как раз тот случай. Он мог сказать: «Ты что мне не доверяешь? У меня какой-никакой опыт есть, да и образование филологическое». К поэтам, не имевшим образования, он относился критически.
       Наконец наступил такой день, когда Игорь Николаевич сказал: «Ну вот, старик, эти стихи можно предложить в газету, отпечатай и принеси мне их, буду в редакции «Молодого ленинца» - передам». С учётом всех замечаний Мэтра я отпечатал подборку стихов для газеты. Вот таким был Игорь Николаевич Григорьев – стихи никому неизвестного автора самолично передал в газету. Авторитет И. Н. Григорьева был весьма высок у псковских газетчиков, поэтому шанс быть напечатанными у моих стихов реально был.
       Никогда не забуду этот день – 1 июня 1985 года. В этот день на последней странице областной молодёжной газеты «Молодой ленинец» было опубликовано моё стихотворение рядом с уже признанными поэтами Светланой Молевой и Еленой Глибиной. Радости моей не было предела. Первое напечатанное моё стихотворение! До этого я, конечно, посылал свои стихи и в газеты, и в журналы(«Аврора»), но информации о том, что где-то что-то было напечатано, я не имел. Вечером я позвонил Игорю Николаевичу и поблагодарил его за помощь. Я прямо скажу, он не любил расшаркиваний и реверансов в свой адрес, поэтому ответил примерно так: «Старик, у тебя стОящие стихи, были бы плохие, никто бы не напечатал…».
       И ещё одна вишенка на торт!.. В середине июня в «Молодом ленинце» появилась уже подборка моих стихов. Вступительное слово к ней написал Игорь Григорьев. Привожу его полностью: «Стихи Ивана Иванова – инженера по роду деятельности – незамысловаты по форме и просты по содержанию, но они светлы и добры по своей человеческой сути. Они о жизни, о людских чаяниях и задумках, о любви ко всему сущему и насущному – к деревне, к природе, к людскому труду, к братьям нашим меньшим. В них – любование Псковщиной, родиной, её вёснами и страдными июлями, её зимами и предосеньем. В них, в этих стихотворениях – радость от общения с землёй, сопричастность к нашей действительности».  В словах И. Н. Григорьева было не только доброе отношение к моим стихам, но и определено направление моей творческой деятельности. Это было основополагающее напутствие Большого Русского Поэта мне, начинающему.


                * * *

        После тех, первых, публикаций мои стихи иногда появлялись в молодёжной газете. Я по-прежнему участвовал в работе литературного объединения «Март». По-прежнему, по мере накопления написанных стихов, я приходил к Игорю Николаевичу и показывал новые стихи. Некоторые из них мы детально разбирали, некоторые он просматривал и говорил: «Делать!». Многое я усвоил из этих уроков, пусть и медленно, но развивался в нужную сторону.
        Осмелев от первых публикаций, я решил собрать книжку стихов. На эту «авантюру» меня подтолкнул Васильев Зиновий Дмитриевич. В книгу я собрал стихотворения, большинство из которых было отредактировано Игорем Николаевичем. Книгу я назвал «Первоцвет» и отдал папку со стихами Зиновию Дмитриевичу. Он просмотрел рукопись и передал её для рецензии поэту Льву Малякову. Это произошло в 1987 году. В целом, Лев Иванович написал отрицательную рецензию. Вызвав меня на беседу, он много говорил о поэзии, о качестве стихов, о современности и востребованности поэзии. Ни к одному из выдвинутых требований мои стихи не подходили. Каким-то образом Лев Иванович знал, что по вопросам стихосложения я консультируюсь с Игорем Григорьевым и с его помощью улучшаю стихи. По этому поводу у Льва Ивановича были свои резонные суждения.  В беседе он пояснил мне, что Игорь Николаевич, как поэт, высокого полёта, но он не всегда объективно оценивает творчество других поэтов, прежде всего молодых, поскольку по доброте своей и желанию всем помочь рекомендует в печать и слабые стихи, что допустимо читать на семейном уровне, но не допустимо печатать в государственном печатном органе, ну и т. д., в том же духе.
         Мне казалось, что я уже умею писать стихи, следуя рекомендациям Игоря Николаевича. Но получалось, что он, в известной мере, щадил самолюбие начинающего поэта и оставлял пространство для самодеятельности автора. А Лев Иванович углублял требования к стихам, уровень стихов должен быть не ниже уровня их у классиков. В то время этот уровень мне казался недосягаемым, и я не понимал как к нему подобраться. А вдруг у меня не хватит таланта подняться на такую высоту? Я стал больше читать, особенно стихов, и современной литературы. Стихи читал с карандашом в руке, пытался анализировать, что хотел сказать автор тем или иным словом, как раскрывается тема, заявленная в стихе, как вписывается образ в ткань стиха и многое другое. И я начинал понимать то, до чего я доселе не доходил умом своим, что считал несущественным в процессе написания стихов. Было время раздумий и сомнений о моих возможностях, о стихах, стихосложении, литературе, но я всё равно набирал знакомый номер телефона и договаривался о встрече с Игорем Николаевичем.


                * * *

        Рукопись первого сборника стихов «Первоцвет» я отложил до лучших времён, предполагая поработать над ней позже. А сам взялся обдумывать новые стихи, многие из них не выходили за пределы одного четверостишия, и тоже откладывались в долгий ящик. Неожиданностью для меня было участие в альманахе псковских литераторов «Звенья», который вышел в 1988 году. Подборка моих стихов была отредактирована Игорем Григорьевым и вошла в столь значимый псковский альманах. Эта публикация вселила в меня уверенность, что я на правильном пути, и у меня кое-что получается.
           В это же время я начал собирать свой второй сборник, которому дал название «Любви страницы». В него вошло около 100 стихотворений. Показал рукопись Бологову Александру Александровичу на предмет издания сборника. И вот что от него услышал, привожу по памяти: «Я могу поставить Вашу книгу в план издания, но издана она будет не скоро. Надо ждать от 5 до 10 лет. В первую очередь издаются книги членов Союза писателей СССР. Попробуйте найти издательство самостоятельно.»
           Пришло время перестройки, многое стало изменяться. В газете «Псковская правда», куда я принёс свои стихи, мне сказали, что в газете больше не печатают стихов, поскольку в редакции теперь нет литсотрудника. Такое же положение было и в других газетах. Счастливое время для местных авторов закончилось, а потом и вовсе остановилось. Литературное объединение «Март» было закрыто. У городских властей не нашлось денег на уплату литконсультанту, на этой должности был Зиновий Дмитриевич Васильев, с которым за несколько прошедших лет все участники литобъединения сумели крепко сдружиться. И мало того, что благодаря «Марту» я нашёл себе доброго наставника, но и ближе познакомился с поэзией Марины Цветаевой, Ивана Бунина, Павла Васильева, Бориса Корнилова, о поэтическом творчестве которых я почти ничего не знал, может оттого, что не интересовался, а может потому что их книги на витринах в библиотеках и книжных магазинах не стояли. Стихи Марины Цветаевой имели хождение в народе в основном в виде списков. Большим событием было для меня открытие поэта Николая Гумилёва, это имя впервые прозвучало для меня на поэтическом диспуте в «Марте». Его книги стихов были запрещены в советское время, и появились в продаже в книжных магазинах только в годы перестройки.
         Перестройка наложила свой отпечаток на наше бытие, жить стало труднее, на стихи оставалось совсем мало времени. Я стал реже приносить свои стихи Игорю Николаевичу.  Да и его здоровье оставляло желать лучшего. Он стал чаще пользоваться ингалятором, поскольку пробитые пулями в войну и оперированные в последствии лёгкие отказывались работать, поэтому я стал просто приходить проведать его, поговорить «за жизнь». В такие дни Игорь Николаевич часто читал свои стихи, поскольку на большие аудитории он уже не выходил. Прочитав несколько стихов, он спрашивал: «Как тебе мои стихи? Поэт я или не поэт? Не читают моих стихов… Может читают 5 – 6 человек: ты, Мухин, Гусев, ещё кто-то…» «Да поэт Вы, Игорь Николаевич,  первый русский поэт, и не сомневайтесь!.. – успокаивал я его. Сомнения – был его конёк. Он часто говорил: «Ну, не знаю…», как бы давая возможность собеседнику домыслить ту или иную проблему самостоятельно. Он не рвался во всероссийские знаменитости, но и не любил, когда вперёд вырывались по каким-либо причинам другие поэты, особенно псковские, т. е. становились ближе к власти, ближе к каким-то льготам. Сам он, кроме ветеранских, льгот никаких не имел. Ему, конечно, было мало того, что его стихи похвалят Валера или Ваня и признают его первым русским поэтом.  Ему хотелось, чтобы о нём говорили с московского Олимпа. Но там были озабочены только своими успехами. И это претило его самолюбию.
       Он знал, что отчасти это происходило и происходит оттого, что долгое время была засекречена роль Игоря Григорьева в качестве руководителя плюсского подполья в годы Великой отечественной войны. Капитан Игорь – так звали своего командира подпольщики. Иногда он рассказывал мне о борьбе плюсских подпольщиков с фашистским оккупационным режимом. Это пленение и переправка к партизанам офицера СД, полковника Отто фон Коленбаха. Захват и доставка живьём в разведцентр главного шефа районной полиции Якоба Гринберга. При проведении этой операции погиб младший брат – Лев, Лека, как его звали в отряде. Из характеристики на партизана Игоря Григорьева: «Смелый, отважный разведчик. Всегда проявлял храбрость и инициативу во время боя. За время пребывания в партизанах был дважды ранен (тяжело) и дважды тяжело контужен. Своей поэзией вдохновлял партизан на подвиги…»
         Зато плюсские обыватели знали Игоря Григорьева как переводчика в немецкой комендатуре, и это обстоятельство его жизни во время оккупации, было известно даже в высших эшелонах власти. Поэтому хода Григорьеву никто не собирался давать, его стихами восторгаться тоже никто не собирался, на официальные мероприятия и церемонии его никто не приглашал. «Как бы чего не вышло.» Приглашали, как правило, другого партизана и писателя Ивана Виноградова, который героически сражался в партизанском отряде и с автоматом, и с пером, будучи редактором партизанской газеты. Бытовало мнение, что у Ивана Васильевича чистая биография и все справки при нём… А вот - Григорьев?..  Уж больно много белых пятен в его биографии, поэтому – а мало ли что?.. Но… ещё в 1942 году Игорь Николаевич написал стихотворение «Перед Россией.» В нём есть такие строки:
«Я родине моей не изменял.
Безрадостной полынью переполнясь,
Я убивался с ней в глухую полночь,
Но родине во тьме не изменял.»
             
                * * *

         Квартира Игоря Николаевича Григорьева в г. Пскове была чем-то вроде литературного клуба или салона. Будучи у поэта не раз в гостях, я познакомился с многими псковскими литераторами, которые к нему приходили в то же время, что и я.  Во-первых, Елена Николаевна Морозкина, жена Игоря Николаевича: архитектор, исследователь и охранитель  Псковского зодчества, поэт. Она меня называла Иваном Васильевичем Негрозным. 
         У Григорьева я ближе познакомился с поэтом Александром Гусевым, который бывал желанным гостем у Игоря Николаевича. Он мало говорил. Но всегда веско, с достоинством. Из разговоров я понял, что Гусев относился к стихам более сурово и более требовательно, чем Григорьев. Если бы я учился у Александра Гусева, мне было бы гораздо труднее, чем у Игоря Григорьева. Думаю, что у Игоря Николаевича был более мягким и более деликатным подход к начинающим поэтам.
         При мне побывали дома у Игоря Григорьева Лев Маляков, Виктор Васильев, Владимир Васильев, Ольга Недоступова. Сила притяжения у Игоря Николаевича была необыкновенная. Я так думаю, побывать у него было заветной целью многих псковских литераторов. Побывал у Григорьева, будто пропуск получил в страну Поэзию. Всех, кто у него побывал, он помнил, упоминал в наших разговорах.

                * * *

         Перестройку Игорь Николаевич не одобрял, относился к ней настороженно. О перестройке в конце 80-ых годов говорили мы часто. Гласность, хозрасчёт, бригадный подряд – всё его интересовало, и он выспрашивал меня, как это делается на заводе. Заводы, говорил я, пока держатся, а мы за них, как тогда говорили – за заводскую трубу. Стали появляться кооперативы, сначала строительные, а потом производственные и торговые. Игорь Николаевич, как в воду глядел, когда говорил: «Торгаши на этом не остановятся. И попомни моё слово, они захватят власть в России.» Я ему возражал: «Да как же так?.. Такое могучее государство, такая крепкая советская власть, такое всевластие партии…»  «А вот так…» Это означало – понимай, как знаешь.
         И вот настал переломный 1991 год. 19 августа 1991 года – ГКПЧ, танки и баррикады в Москве. Победа Б. Н. Ельцина, разрушение институтов советской власти.  Уход М. С. Горбачёва с поста президента СССР,  беловежская пуща, распад Советского Союза, жёсткий, слишком болезненный переход к капиталистической рыночной экономике.  И всё в стране ломалось через колено: ликвидировались колхозы и совхозы, закрывались промышленные предприятия, задерживалась или не выплачивалась зарплата, все сбережения граждан оказались «обнулёнными», простые люди теряли веру в будущее, за изданные книги авторы перестали получать гонорары, которые были для многих литераторов единственным средством к существованию. Зато, как грибов в лесу, развелось частных издательств и типографий. Литераторам стало легче издать книгу, но за свои деньги, а где взять деньги, это никого не интересовало. Нет денег и до свиданья, даже если автор талантлив и член союза писателей.
         В это время Игорь Григорьев написал стихотворение «Россия», предпослав ему эпиграф следующего содержания:
             «В том строю не признавал я многое,
              В этом строе отвергаю всё…»
         Со времени написания этих строк пролетело больше 30-ти лет. Прав оказался Игорь Григорьев – к власти пришли богатые люди, которые приватизировали советское наследие и вместо социалистических отношений, где «каждый человек нам интересен, каждый человек нам важен», пришли рыночные отношения, где главный принцип «купи – продай», и где людей разделил барьер прилавка.


                * * *

         Рукопись книжки «Любви страницы» я пытался пристроить для  издания, но безуспешно. И цены кусались, да и денег не было, гиперинфляция «сьела» все накопления, заработной платы едва хватало на продукты питания. И вот однажды в начале 1994 года, мне попалось объявление, что издательство «Курсив» издаёт книги, у него даже слоган такой был: «От замысла до книги». Издательство «Курсив» тогда находилось в здании «Телецентра». Главный редактор Васильев Виктор Владимирович встретил меня хорошо, посмотрел рукопись и обещал издать книжку, после того, как ознакомится с её содержанием. Забирая папку с рукописью, он спросил о моей специальности, а узнав, что я инженер-электрик, ответил: «Ты можешь быть нам полезен.» На этом мы любезно расстались.
         Осенью того же года типография издательства «Курсив» переезжала на новую производственную площадь. Для того, чтобы перевезти большую печатную машину, надо было её разобрать на секции, которые соединялись не только крепежом, но и электрическими проводами. Эти провода надо было сначала замаркировать, затем отключить, а на новом месте всё подключить согласно маркировке. Я помогал издательству «Курсив» в этой работе. Печатная машина заработала на новом месте, и я на шаг подвинулся к изданию книжки. Но в марте 1995 года у большой печатной машины случилась поломка по электрической части, которую своими силами издательству починить не удалось. Позвали меня. Васильев сказал так: «Если запустишь машину, считай, книжка у тебя в кармане.» Пришлось крепко поработать, неисправность нашли, машину запустили.
        Но возникла другая проблема, для издания книжки нужен был редактор. Виктор Владимирович так и сказал: «Не, без редактора не могу. Автор ты начинающий, никому неизвестный, не хочу ронять престиж своей фирмы». Он был владельцем издательства и очень им гордился. На выбор предложил редакторов: Григорьев, Маляков, Половников. Подумав, я понял, что помочь мне может только Игорь Григорьев. Я взял у Васильева свою рукопись, пролежавшую в издательстве почти год, и пошёл к Игорю Николаевичу, предварительно созвонившись.
        Игорь Николаевич не сказать, чтобы рад был моему появлению, но выслушав меня, обещал помочь с редактированием. «Приходи» - говорит – «недельки через две, подготовлю, даст Бог, редактуру.» Со здоровьем у него было неважно, принимал сильнодействующие таблетки, постоянно пользовался ингалятором, был бледным и усталым, и я сильно пожалел, что «напрягаю» больного человека. Но Игорь Николаевич никогда не изменял своему главному жизненному принципу – помогать людям. «Были бы у меня деньги, я бы помог тебе.» Я ему поведал, что деньги мне не нужны, что я уже отработал издание моей книжки и что эта книжка будет платой за мои труды, и оттягивать мне не хочется, поскольку лучше сделать книжку по свежим следам. Игорь Николаевич пожелал мне удачи, и я покинул гостеприимный дом, но как в нём все постарели.
        Придя домой, а дома уже был телефон, я отзвонился Васильеву и сказал, что редактором книжки будет Игорь Григорьев, и что, через две недели я принесу книжку с редакторской правкой в издательство. «Хорошо,» - ответил Васильев – «Буду ждать, только не затягивай надолго.» Так я стал ещё на шажок ближе к изданию книжки.


                * * *

         Следующий визит к Игорю Николаевичу был последним посещением любезного мне дома. Встретились, обнялись. Игорь Николаевич проводил меня в большую комнату, пригласил к столу. «Давай, старик, посмотрим твои стихи…» Они у него уже были подобраны, 40 стихов, помеченные +ИГ. Я спросил: «Почему 40, ведь в рукописи их в два раза больше.» На что он ответил: «Эти 40 стихов – ёмкие по содержанию и составят книгу. Остальные стихи дополняют по тематике те, которые уже вошли в книгу и не несут смысловую нагрузку. По тем стихам, которые я отобрал, ты будешь узнаваем, как поэт.»
       Поговорили о наступивших временах, о проблемах, захлестнувших русский народ. Он пожаловался, что таблетки, от приёма которых ему лучше, очень дорогие, и что в псковских аптеках они не всегда бывают, и что льгот ему, как ветерану войны, не дают. Я предложил ему деньги за редактирование, но он отказался, сказав мне: «Я же чувствую, что у тебя денег нет и редактирование я сделал тебе по-братски.» И он был прав. В этот раз он выглядел более усталым и больным, я не стал докучать его разговорами, искренне поблагодарил за помощь. Мы на прощанье обнялись, и я ушёл, как оказалось – навсегда.
        Закрутились дела с книжкой. Я хотел назвать её «Любви страницы», а Виктор Владимирович придумал другое название «Люблю, люблю…», с которым я согласился. Художница Светлана Дрямкина оформила обложку, которая некоторым образом предопределяла тему моей книжки стихов. На картине изображены были, судя по оставшимся обрывкам полотна, какие-то кубические структуры или очертания каких-то зданий. Но за первым оторванным полотном открывалось другое: утро или вечер, рассвет или закат, в лесу или на опушке леса, простор, свобода, Душа. Так бывает за слоем штукатурки в храме вдруг открываются красоты необыкновенной фрески. Я не сторонник рвать чужие полотна. К любому творчеству надо относиться бережно. Но Светлана именно так увидела мою книжку, и я благодарен ей за праздник Души.
        1 июня 1995 года ровно через 10 лет после первой публикации моих стихов в газете «Молодой ленинец» вышла моя первая книжка. Я получил на руки сигнальный экземпляр и радости моей не было предела. Помню, шёл дождь, а я стоял под раскидистым клёном, спасаясь от дождя и прятал под одеждой книжку, которую так долго ждал. Но придя домой и вволю налюбовавшись книжкой, пролистав её от корки до корки, вдруг обнаружил, что редактор не Игорь Григорьев, а Виктор Васильев, и эйфория в душе пропала. Игорь Николаевич очень ревностно относился к своей работе, и то, что редактор не он, а Васильев, его бы сильно расстроило. Мне будет трудно доказать, что я не предполагал такого исхода. Тем более, что я сам пригласил Игоря Николаевича редактировать мою книжку. Какая мотивация была у Виктора Васильева, я могу только догадываться, но неприятный осадок в душе остался на всю жизнь. Но я понял, чтобы не расстраивать пожилого, больного человека, лучше я умолчу о книжке, а дальше – будь, что будет… И всё-таки я спросил у Виктора Васильева, реально чувствуя несправедливость: «Почему редактор не Игорь Григорьев, а Вы?»  На что Васильев ответил: «Я  сегодня же позвоню Игорю и всё объясню. А ты не думай плохое.»
        По ряду сложившихся обстоятельств и по просьбе Виктора Васильева в августе 1995 года я перешёл на работу в издательство «Курсив» и Васильев стал моим начальником. В издательстве я проработал 2,5 года. За время работы в «Курсиве» у меня вышла ещё одна книжка. Узнал ли Игорь Николаевич об издании моей книжки, я не знаю. Но однажды мой коллега и однокашник писатель Владимир Васильев передал мне мою первую книгу с пометками Игоря Николаевича. Получается – знал.

                * * *

        Последняя моя встреча с Игорем Николаевичем состоялась 20 декабря 1995 года. В этот день в большом зале Псковской областной филармонии праздновалась годовщина   Псковской писательской организации. Председателем правления был уже не Александр Бологов, а вновь избранный писатель Станислав Золотцев, который с размахом организовал это празднество. На этом вечере присутствовали почти все псковские писатели. В вестибюле были поставлены столы, за которыми стояли писатели и продавали свои книжки – веяние нового времени. За столами я увидел Игоря Григорьева и Александра Гусева. Подошёл к ним, поздоровался и купил у них по книжке: «Боль» Игоря Григорьева и «Если приду» Алекандра Гусева. Затем я подошёл к другим столам, посмотрел книги других писателей. Прозвучал третий звонок, и я направился в зал. По пути встретился Игорь Николаевич, опять мы пожали друг другу руки. «Ну что – пойдём садиться?..» - сказал мне мой добрый наставник. «Пойдём, Игорь Николаевич.» - ответил я. Он направился на сцену, где уже сидели члены Союза писателей, а я в зал, на своё место.
         По прошествии времени считаю, что вечер удался, звучала музыка, выступали писатели и поэты. Помню выступили: Станислав Золотцев, Светлана Молева, Александр Гусев, Елена Родченкова, Валерий Мухин, Ирена Панченко. Остальных не запомнил. Игорь Николаевич Григорьев прочитал отрывок из поэмы «Русский урок.» В его словах звучала боль за страну, за народ, за мир – такой хрупкий, такой непредсказуемый. Мне показалось: на глазах у него навернулись слёзы и сорвался голос. Он всматривался в зал, будто просил у людей поддержки и прощения… Больше я Игоря Николаевича не видел.
        Подошёл Новый 1996 год.  По телефону я хотел поздравить семейство Игоря Николаевича с Новым годом. Трубку подняла Елена Николаевна и сказала, что Игорь Николаевич и Мария Васильевна болеют и поговорить не смогут, что лучше позвонить позже, когда им будет получше. Как я узнал потом, перед Рождеством сын Игоря Николаевича Григорий увёз больного отца к себе в посёлок Юкки под Ленинград, где он проходил лечение.  Там он получил известие, что умерла его мама, Мария Васильевна. Это было для него последним ударом, и поэт ночью скончался. Похоронили его на кладбище в п. Юкки. В настоящее время усилиями сына над могилой возведена часовня.


                * * *

       С тех пор прошло 27 лет. Новый век вступил в свои права. Многое стёрлось в памяти, но моё знакомство, а затем и дружба с Игорем Николаевичем Григорьевым остались лучами света, пронизывающими нашу суровую и нелёгкую действительность. А стихи его дают мне заряд бодрости, оптимизма и веры в наш многострадальный народ. Он верил в счастливую звезду Матушки-России, он верил в лучшее будущее. Об этом его стихи:
И слёт звезды, сгорающей дотла,
И взлёт Звезды, зажжённой человеком.
И наша жизнь,
           уж тем одним светла,
Что носит в чреве
Встречу с Новым веком.
       Память об Игоре Григорьеве закреплена в постоянно действующем поэтическом конкурсе, посвящённом поэту-воину. Конкурс получил популярность и мировое звучание. До сих пор учёными и критиками проводятся исследования творческого наследия Игоря Григорьева. Во многих городах России и Беларуси проходят григорьевские чтения, которые собирают большие аудитории. Псковской библиотеке – Центру общения и информации на ул. Юбилейной торжественно присвоено имя поэта Игоря Григорьева (22 июня 2017 г.)