Сайт памяти Игоря Григорьева | «И ворога любить, и милость к падшим звать…»

«И ворога любить, и милость к падшим звать…»

К 95-летию поэта-воина ИГОРЯ ГРИГОРЬЕВА

 

А я, как мой Пророк, мечту лелеял тоже:
И ворога любить, и милость к падшим звать.
Но… меч в моей руке! Помилуй, Правый Боже:
Любовью надо жить и, значит, убивать?

Игорь Григорьев

 

Недавно библиотеке Центр общения и информации (г. Псков) присвоено имя И.Н. Григорьева в честь легендарного русского человека, орденоносца, поэта.

Можно ли спасти душу свою на войне? Уверена, что можно. В доказательство приведу несколько эпизодов из жизни поэта и воина Игоря Николаевича Григорьева (1923 – 1996).

Великую Отечественную войну Игорь Григорьев встретил семнадцатилетним пареньком, а в день своего совершеннолетия стал командиром молодежного подполья в Плюссе на Псковщине. За время существования подполья был лишь один провал: юная Люба Смурова, работавшая на бирже труда, вынесла оттуда карточки на предполагаемых пособников гитлеровцев, добровольных агентов – от «цеппелиновцев» до сотрудников СД. Вернуть их назад, вопреки приказу командира, собиралась утром. На то была веская причина: вечером она уводила в партизанский отряд восьмерых наших военнопленных. А утром Люба была схвачена тайной полицией, однако успела шепнуть подружке: «Игорь», – предупредила, спасла от ареста и неминуемой гибели. Григорьев уходил в лес через минное поле, т.к. все дороги были перекрыты немцами… И всю жизнь, до последнего часа, он мучительно страдал, виня себя в том, что не уберег, не смог спасти подпольщицу, не выдавшую ни одного человека, расстрелянную врагами в ночь с 15 на 16 сентября 1943 года.

Недоступен лик и светел,
Взгляд – в далеком далеке.
Что ей версты, что ей ветер
На бескрайнем большаке.

Что ей я, и ты, и все мы,
Сирый храм и серый лес,
Эти хаты глухонемы,
Снег с напуганных небес.

Жарко ноженьки босые
Окропляют кровью лед.
Горевой цветок России,
Что ей смерть? Она идет!

(«Последний большак»)

Вспоминая о руководителе Стругокрасненского межрайонного подпольного центра и главном командире партизанского отряда Тимофее Ивановиче Егорове, который стал Игорю Николаевичу другом на всю жизнь, Григорьев писал в книге «Все перемелется» (Москва, 2014): «Что делало большую честь нашему руководителю – он никогда не проливал людскую кровь зряшно и нам запрещал быть жестокими и кровожадными с противником. За эту мудрую человечность люди платили ему верной дружбой и смелыми ратными делами». Хо роший ученик своего командира Игорь Григорьев, люто ненавидевший врага, не превратился в мстительного зверя. Даже гибель любимого младшего брата Льва Григорьева не сделала его палачом.

«Тимофей Егоров приказал мне: – Предателя уничтожить! Дом сжечь! – Я зажег паклю, сваленную на чердаке, и ворвался в дом старосты. Был какой-то
праздник. Перед иконами горела лампада. Семья во главе с хозяином сидела за столом. Ели мясные щи (голодному ли не учуять их запах!). На столе стояла бутылка самогонки. Староста был «под мухой».

– Веришь в Бога? – спросил я, почти хрипя. – Становись на колени под иконы! Я пришел за твоей подлой шкурой!

Хозяйка и дочь, повалившись в ноги, обнимали мои сапоги, молили о пощаде. Мне стало страшно и тоскливо. Выпустив в потолок длинную – на полдиска – автоматную очередь, я бросился на улицу. Пятистенок пылал.

– Тимофей Иванович! Дом предателя горит. А вот самого я прикончить не смог. Солдат я, не палач...».

Бывший подпольщик Николай Никифоров из Плюссы спустя много лет писал Игорю Николаевичу: «Своим письмом ты вернул меня в далекое прошлое 1941–1944 годов, и мне стало не по себе. За каждый звук о совершении прегрешений перед «великим рейхом и фюрером» любому из нас грозили расстрел или виселица. Все операции проводились дерзко перед самым носом у комендатур и комендантов Брауна, Флото и им подобных, ГФП, зондеркоманд и полицаев. Наши ребята гибли на фронтах Великой Отечественной войны, в партизанах, при выполнении трудных операций в подпольной разведке. Мы шли на выполнение боевых заданий с чувством солдата России: Родина и Победа или… пусть лучше смерть. У меня лично совсем не было сомнений в горестной необходимости нашего правого дела, не было и растерянности, даже тогда, когда я попал в лапы карателей в 1944 году в деревне Манкошев Луг, под Плюссой. А ведь в середине 1941 года большинство из нас были «маленькими» – еще носили пионерские галстуки, комсомольские билеты или были просто плюcской «мелюзгой», «архаравцами», «шпингалетами»…».

Отвага в бою и ненависть к врагу удивительным образом сосуществовали у той «плюсской мелюзги» с чувствами справедливости и милосердия.

Работая по заданию партизан в немецкой комендатуре переводчиком (Григорьев великолепно владел языком противника), вынужденный близко общаться с оккупантами, Игорь неожиданно для себя почувствовал человеческую симпатию и интерес к Десое, полунемцу-полусловаку, профессионально владеющему поэтическим словом. Любовь к поэзии сблизила молодых людей, Григорьев многому научился у своего неожиданного товарища. Ах, если бы не война! И надо же было такому случиться, что именно Десое вошел в кабинет в момент, когда разведчик доставал из сейфа секретные документы. Он не выдал Игоря! Дал ему уйти. А Григорьев, в свою очередь, просил партизан сохранить жизнь вражескому поэту. Только воля Божья была иной.

Вспоминается еще один поразительный случай. В глухом партизанском лесу Игорь Григорьев обнаружил немецкий танк. Танкист добровольно, даже с
радостью сдался разведчикам и предоставил очень ценные документы и военные карты. В лагере же командир отдал приказ пустить немца в расход. Но
стрелять во врага в бою и стрелять в человека, который сдался на твою милость, совсем не одно и то же. Игорь отвел немца далеко от лагеря, поменялся с ним одеждой (вражья форма для разведчиков как подарок), отдал ему часть трофейных галет и банку сгущенки, выстрелил в воздух да и отпустил с Богом…

В своих воспоминаниях Игорь Николаевич напишет: «Как я радовался концу своей военной стези, когда очнулся в госпитале! Ведь убивать куда страшнее, чем убиваться – а именно это мне отныне предстояло: несколько десятков лазаретов и больниц и восемь операций.

И – видит Бог – со дня Победы до сегодняшнего неутешного дня мне не по себе от жгучей думы: «Вот они – двадцать семь миллионов (а в действительности намного больше) сыновей и дочерей, и с ними Любовь Смурова и Лев Григорьев, – полегли за Родину, а ты остался в живых!». Но ведь очень даже мог и не остаться. Судьба! <…> Всякое бывало на войне. Но все бессердечное и страшное заживало, забывалось. Все человечное и светлое помнится доныне. И со-
гревает душу, и роднит человека с давно ушедшим от нас».

Наталья Советная

 

Опубликовано в Литературном журнале «СИМБИРСКЪ» №10 (64), октябрь 2018.

Литературный журнал «СИМБИРСКЪ» №10 (64), октябрь 2018 в формате PDF
 

Авторы:

Советная Н. В.


«Человек я верующий, русский, деревенский, счастливый, на всё, что не против Совести, готовый! Чего ещё?»
Игорь Григорьев