Поэма «Колокола»

 

                                                                       ...как колокол на башне вечевой

                                                                       Во дни торжеств и бед народных.

                                                                       М. Ю. Лермонтов

ЗАПЕВА

 

Длиннее время — память короче,—

Приговор утвержден, как гроб на погосте!

Всесилен закон и сполна правомочен!

Гражданин старовер, апеллировать бросьте:

Не воскресить истлевшие кости.

 

Не перешибить плетью обуха,

Как бы железо рука ни разила;

И самая сухоногая сивка-резвуха

Никогда не завьет рысистей ЗИЛа,—

Горькоокая

Единешенькая лошажья сила...

 

Но память людская не ломкое дышло,

Не дряхлая плеть сыромятная кожа:

Она, как здоровое сердце,— неслышна,

А чуть что не так, на тесак похожа!

Память, тяжелорукая правда,

Вчера и Сегодня итожит

Про Завтра.

 

Совсем не спрося, горлохвата сушит,

Палача и кретина — б стену лбом!

Слепые глаза и глухие уши,

Пустые мозги и темные души

До дна набивает гульбищем бомб!

Она как в аорте тромб.

 

Нет, память не цацка —

Нянька закона,

Нещадна,

Но только — жизнь, не смерть.

Память с таким на земле знакома,

Про что позабыть живым не посметь

И — время подъять на обух

Плеть!

— У-ух!—буду петь!

 

Первая песня

ПРИГРЕВКА

 

Псковичей

сшибая с печей,

Швыряя с перин,

Сгребая с дерюг,

Как с яблонь яблоки — ветр,

Как сиверко — палый лист,

Ополночь звон взревел,

Что тьма сентября тягуч.

Что дьякон соборный басист!

Звал:

Клял, заклинал, зверел!

Будто раненый вепрь могуч,

Точно стронутый лось быстр,

Злей цепных кобелей,

Поветрия морового грозней!

Как вздох разверзнутых недр,

Молотил, ликовал, хлестал:

«Не застал!

Нет — тебе! Нет! Нет!» —

На-ра-ста-ал,

Бахал бронзовый град,

До бела раскаляя дух:

«Бам! Бом-м! Ббух!..»

— Сполох! Набат! —

Разухабисто горевал,

Шевелил, подгонял:

«Скорей!» —

А потом замирал,

Не губами — сердцем стенал,

Словно кроткий крик матерей

С гордой горестью благословлял

Разъединственных сыновей.

 

Плёсков-брат,

Детинец, посад,

Детина с косой,

Купчина с кисой,

Стар и млад —

Рад не рад —

Всё на кон:

Кров,

Кровь,

Жён,

Невест,

Нательный крест,

Живот!..

 

Целовальник стелился ниц,

Вереща от глотки до пят:

— Пришел карачун!

Чур меня, чур!

Ахти мне, всё раз-эорят...

— Чтоб ты засох!

Встань, никудышный, цыц,

Вытри возгривый нос:

У стен супостат —

Лютый ливонский пес!..

— Пошто дерешься под вздох?

— Споло-ох!..

 

На закате — восход,

Дюжина зорь — вразлет:

Двенадцать пожаров

Трясут небеси.

— Мое кружало...

Огради! Пронеси!..

 

У стен щербатых стон,

С четырех сторон

Железа трезвон,

Всхлип, Скрип,

Кольчуг звяк,

Сорок сороков сермяг,

Холодный жар —

Известковый вар,

В ноздри — чад:

Котлы со смолой кипят —

Кромешный ад!

И над волчьей ночью —

Стоязыкий набат!

 

Вторая песня

ЗАСТОЛЬНАЯ НА СТЕНЕ

 

— Ле-е-з-у-у-ут!..

— Лезешь? Лезь, лезь:

Тут мед-брага есмь днесь!

 

— Лезут, лез-зут: лей, л-лей!..

— На здоровьице, лопай, пе-ей!

 

У тебя рогастая голова,

У меня гораздая ендова,

Братина хмельна — полна:

Держи,—

Каменное брашно по-гло-жжи,—

Круглый колобок в десять пуд:

Жадная башка с выи — капут!

 

Кукиш православный пососи!

Сами не стращаем — не проси!

 

Понапрасну-зряшно не засвищу:

Свистну — шкуру начисто спущу,—

 

Стоведёрный жбан шелохну-оберну,

Со стремяночки — и эх! — кувырну!

 

Накось, выкуси, кусни, закуси!

Ладно потчуют на Руси?

 

С кем схлестнулся, змей, разумей, понимай:

Сеять полымя не смей! Не замай!..

 

Дым. Оглобельки. Вар. Мечи...

— Мама-мамонька!..—

Кричи не кричи.

 

Уж такое дело: невмочь — моги,

Так судьба велела:

врагов — аль враги...

 

— Люди-то что скажут, Данюшка, Дань,

Заклинаю сердцем: сынушка, восстань!

 

Дай-ка, студёной русу охлажу,

Грудушку рассёчену платом обвяжу.

 

Ты уж подымися: побрось их в ров!

Дело-то не шутка: свадьба в покров!

 

Ведь гордынь Купаву не купишь рублём,—

Ты уж поусердствуй перед огнем!..

 

В заревах девы впрямь красны:

Лады в латах.— как венки весны.

 

Жёнки-несмеяны строгйм-строгй,

Двужильные тетивы им с руки!

 

Черны, что грехи, монахи у врат:

Шестопёры вскидывают —

свят, свят, свят!..

 

— Гы-ы! Э-гей, русичи, знай — бей:

Робить нечего, робей не робей!

 

Уж такая доля: быть аль не быть!..

Подсоби монахам приступ отбить...

 

— Ишь цепляется; брысь, вались!

— Боже-боженька! —

молись не молись.

 

В ровике тевтоны, как тритоны, кишат,—

Камни двусажённы крошут, крушат!

 

Не чубы-волосья, вовсе не кочны,

Напрочь скатываются на пески речны.

 

Под уклон журчит не вода седа, —

Кровь горячая, рудым-руда.

 

Крючья, конники, кистени, топоры:

Жадным воронам без поры пиры.

 

Копья, колья, зола, смола...

Люду вольному —

была не была —

 

Хвала!

 

Третья песня

РЕКВИЕМ

 

Могилы русских воинов:

 

«Мы — жальники, жальники, жальники...

Молчальники. Тень. Горюны.

Но разве немые печальники?

Мы судьбы, мы судьи войны.

Нас много, нас тьма превеликая,—

В чести и безвестных сейчас.

Мы шепчем, мы кличем, мы рыкаем:

Вы слышите, сущие, нас?»

 

Буйвище Даниила:

 

«Его давным-давно не стало,—

Он так далек!

Он мало жил и сделал мало,

Но — всё, что мог.

Напрасно свадьбы ждал, напрасно

В покров.

Где он не встал, — плита доныне красна,

То — кровь.

Он в ней горит непобедимо,

Пусть без венца.

И время — мимо, мимо, мимо:

Здесь нет конца».

 

Камень над Купавой:

 

«Не храп мечей,— весёлый кипень вёсел

Любила нежно дочка рыбаков.

Да привелось!..

Ей — восемнадцать весен,

Всё восемнадцать —

через семь веков!

Веснеть Купаве летом и зимою,

Светить в грядущий свет, в минувший дым.

Повенчанная вражьею стрелою,

Отмстившая,

Она навечно с ним!»

 

Курган матери:

 

«Когда они смежили очи —

Купава-дочка и сынок,—

Был сердца крик чернее ночи

И стены рвались из-под ног...

А мать молчала прямо в сечу,

Во весь свой гнев! Во весь свой рост!

И слёзы — ворогу навстречу!..

И дрогнул, и отпрянул пес...

Века могильник скособочили,

Тропа к кургану заросла...

А может быть, сыны и дочери,

В тот час и вас она спасла?!»

 

Гомола прапращуров:

 

«Я гомола — приют прапращуров,

Зачинавших твои пути.

Сын крылатого настоящего,

Ты иди себе, ты лети.

Растуманилось, поразъяснило,

Заутрёло: свежей, желтей.

Клочья ночи жмутся опасливо,

Слепнут, глохнут от гулких вестей.

Слёзы нежатся в тихой цветени,

На кукушкины слёзы опав.

Хорошея, солнцем забредили

Бубенцы примолкших купав.

И зегзица — сочти! — запророчила

Жизни долгие дни, сполна!

И протягивает обочина

Мяту, мятлик, медунку: на!

Запытай,— раздарит до малости,

До огнинки горячий снег!

Не до горести, не до старости, —

Ты люби сполна, человек!

Видишь: каждая травка рада бы

Всё забыть с тобой заодно...

Как же мало для сердца надобно!

Как же много ему не дано!»

 

Обелиск под звездой:

 

О тишь-тишина, что ты поёшь?

О чем горюешь, звезда?

Быть солнцу, а ты роняешь дрожь,

Как птица пух из гнезда.

Иль слышишь голос тишайших сестер

На немыслимой крохе — Земле?

Да сколько же их человек простер

3 горючей русской золе?!.

Глаза всё суше у братских могил:

Становится старью новь...

И он там был. И, случалось, лил

Свою и чужую кровь.

Ее не мерили в ту страду,

Шалело с неё коршуньё.

Двадцати миллионам было на роду

До капли пролить ее.

И все они звали сожженную тишь

И на самом последнем краю,—

Вот так же совсем, как сирый малыш

Кычет маму свою!»

 

Жальники:

 

«Мы—жальники, жальники, жальники...

Молчальники. Тень. Горюны.

Но разве немые печальники?

Мы судьбы, мы судьи войны.

Нас много, нас тьма превеликая,—

В чести и безвестных сейчас.

Мы шепчем, мы кличем, мы рыкаем:

Вы слышите, сущие, нас?»

 

Четвертая песня

 ПОХМЕЛЬЕ

 

Как прибыл предобрый князь

Вольный Новоград, —

Жил бескровно, не грозясь:

Не тому ль не рад?

Пировалось,— ну хоть брось,—

Всевладетелю.

В час урочный не спалось

Благодетелю.

 

Не с того ли в свет-очах

Темень хмарится?..

И решил на псковичах

Отбояриться:

 

— Кривичане исстари

Все — разгульники,

Идолюги, скобари,

Богохульники.

 

Хватит скопу дураков

Русь раскалывать:

Присудили мы во Псков

Припожаловать!..

 

А пред Псков,— идя с Москвы,—

Есть гора одна:

Длань Великой и Плесквы

С той горы видна.

 

— Лепота!

— Рукой подать.

--- Будто новый Рим!

— Уж такая благодать:

Парижу — где за ним!

 

И соборов и церквей,

И хором полно,

И лабазов и ларей,

И людишек... Но!..

 

Чешет колокол-смутьян,

Бьет, сполошныйт грех,

Распаляет псковитян,

Баламутит, брех.

 

Кремль заносчивый пять стен

Опоясали.

Не привычны гнуть колен,—

Знаем: лазали...

 

Все они — едина рать.

У-у, безбожние!..

Их руками — их же брать

Понадёжнее.

 

Хоть готовы против нас

Встать не трусячи,—

Кто на распрю не горазд:

Сами — русичи.

 

Ихней сваре порадеть —

Вставить ключ в замок.

— Разделить и овладеть.

Побросать у ног!..

 

Жеребец под князем борз,

Ржет, копытом бьет.

Вниз — обоз на десять верст,

Вкруг — стрельцов сто сот!

 

Извивалась от костров

Зрякова гора.

Настилали дым на Псков

Тихие ветра.

 

А за дымом, а в дыму

Не с мечи — с подвохами

Двадцать два дьяка к нему

Благолепно пёхали.

 

Пятая песня

 ЗАПЛАЧКА

 

Под Василием на Горке, чуть вниз,

Чуни, чеботы, опорки сошлись,

Шалопаи во скрипучих «русаках»,

И шалавы на вертлявых каблуках,

Передёгченные крюки до пахов,

А клешнятой босичины — мужиков,—

Не загадывай, не пыжься, не сочтешь!

— Не глазели бы, орали б лучше рожь...

 

Шапки прочь стояли псковские концы,

И посады, и окрестные гонцы.

Перед звонницей народу собралось,—

Негде яблоку упасть. Не веришь,— брось!

 

— Чтой-то ноне непогодится.

— Год на год, вишь, не приходится.

— Слышь, третьёводни в бору Филин ухал поутру!

— Побожись.

— Ей-бо, не вру!

— Днем? — Не слышал отродясь;

Не напрочил бы напасть...

 

— Чуть чего, втолочут в грязь:

Негде яблоку упасть.

Ну, как все на одного?..

— Не бойся, ничего:

Тут сейчас — тать не тать —

Можно вволю горевать.

 

— И пошто ты сплоховал,

Дал согласье, кум Федот?

Сам язык ему ковал,

Сам его и повезешь?

Это как же? Это что ж?

— Был Федот, да стал не тот.

— Повезу. А ты не трожь...

 

Псковичи прощались с вольницей,

Земно кланялись, как водится,

Глину взбухшую месили,

Причитали, голосили,

Шепотком бояр бранили,

Матерились, гомонили.

 

Складно пели гусляры

(Знали гусли в те поры):

 

— Ты прости, всполошный колокол,

Вольный наш отец.

Сринет вниз, потянет волоком

Тебя стрелец.

 

Лишь разъяснит застань серую,

Снимут буйну с плеч...

Ты служил нам правдой-верою:

Скликал на сечь.

 

Лиходей едва заявится —

Бил тревожный глас.

Без тебя бы нам не справиться

В погиблый час.

 

Под твои набаты зычные

Гуливали мы!..

Помнят вдовы горемычные

Плакун-холмы.

 

Не забудут крохи-сироты

Слезынь-сумы...

Где ступали злыдни-ироды,—

Дымы, дымы...

 

Ноне новость громом грянула:

Ясен князь велит,

Как взгорит заря багряная,

Тебя свалить.

 

За Валдай, дремучим волоком, —

Во Москву везти...

Наш отец, любезный колокол,

Прости, прости!

 

Шестая песня

КАЗНЬ

 

Восходило Ярило от Зряковой горы,

Напрямик по травищам, бережно:

Былки не пригнув, клубило пары,

Роски не спугнув, через боры, —

Дотянулось до бережка —

За тридцать три версты.

Окунуло в дремучие виры,

Омыло в Великой могучие персты.

 

И заневестились чисты кусты!

И заярились дергачом яры!

 

А солнышкин разговор скор:

Растолкало на куполах галочий хор;

А нрав у светлого — кому не знать:

Не побрезгало, не отвратило уст —

Обмакнуло в Зрачку-реку красный ус

И давай студёнышку миловать!

А потом настроило злат-струну,

Накидало мошкары в быстрину,

Покликало семифунтовых голавлей:

«Гуляй — не жалей!»

И заплескал на плёсе пир-жор!

 

И взвил у Василия на Горке костер!

 

В одночасье жахнуло во дворах,

В курных конурах,

В теремах, в ушах, в сердцах,—

Будто утро с неба — в тартарары:

Зарубили остры топоры,

Заходили и вкривь и вкось,

Закромсали морёный дубовый брус,

Звонкий, что булат,

Плотный, словно кость,

Неподатливый секирам,

Как вражеским силам Русь!

 

Поскрипывал брус:

«Держу-усь! Не сойду, не свалюсь:

Не по зубам кус!..»

А калёные лезвия, возгорясь:

«Будя, слазь!»

А кованые, осердясь:

«Хрясь, хрясь, хрясь!»

 

С башни сыпалось эхо,

Голосило вдовой,

Прошибал рубак соленый пот...

— Раз-здайся, нар-род!..

— Заплечный мастер подъехал!

— Ишь, мор чумовой!

— Подрубят — казнить почнет.

Как же — без волюшки дорогой?

А, Федот?

— А-а, мужику, — нечет, чет, —

Один почет.

А солнце печет.

А река течет.

 

А железные дятлищи — тюк-потюк!

А с губ раскоряченных: не молитва — матюг!

А руки сдубели, отбились от рук:

— Да, крепко звонило,

Лешак возьми,

Эка сила!

Не оберешься с таким возни.

Уф, уф, уморился: подай-ка ведро...

 

Рубили, кваском остужая нутро.

 

Остолбенела внизу толпа,

Так лес — после огнепала:

С плечей непокорных, с открытого лба

Зеленая кожа сползала.

Но вовсе не веря в бескрылый удел,

Нависший неотвратимо,

Он вздрагивал тяжко, он в небо глядел,

Он звал звонаря-побратима!

И, скрученный рясой, иссохший язык,

Как витязь пред страшным распятьем,

Рванулся, к желанному сердцу приник,

Раздался громовым заклятьем!..

 

И глухо улегся, с землей обнявшись,

Уснул неусыпный басило...

И кланялась воину блеклая высь,

И туча кому-то грозила!..

 

— Эй, виночерпий, не мори! живей!

Черед за тобой: чарку налей!

Стрельцы-молодцы сделали дело, —

Смутьяна сринули. Крамола слетела.

Лей полней!

 

— Приступай, Уфалей! —

Дьяк-палачник махнул платком.

И в красном волосатик злым молотком

Ахнул в чуткое тело!

 

Тяжко загудело:

«Ужо! Ожи-ву!..»

Искры — кровинами — в мураву.

Тяпал молот борзо:

«Дык, дык, дык!..»

А у палачины булькал кадык:

— Бесплотная бронза, —

Не к тому привык.

Что мне уши! Что мне — язык!

Упокою тело, вышибу дух...

Ваша честь, готово: ни языка, ни ух!

— Знатна работа: и нем, и глух! —

Стряпчий глянул сбоку,

Раззявил рот:

— Собирайсь в дорогу, кузнец Федот!

Покрестился, сплюнул, пнул ногой:

— Теперь он кутенок, Не зверь гулевой:

Пасти не оскалит, не взревёт.

Но до соболиных потемок

За плескуньей-Псковой

Не расходился посадский народ.

 

Седьмая песня

КОНЧИНА

 

Когда на небе зари огонь,

Затопленный сонью, угас,

Повезли его о двенадцать конь

Стольной Москве напоказ.

 

Лежал он, поставленный на попа.

Двустапудовый, в цепях.

И хмурая ночь, на добро скупа,

Всхлипывала второпях.

 

Черно да сизо. Полным-полно

Здесь только туманов, — ох! —

Туманам в русийской низи вольно,

Они тут и князь, и бог:

 

Зыбки, непрозримы, густы, жидки,

Сулящие вёдро дню,

Ледяны, крутые, что кипятки, —

Затуманили свет на корню...

 

Полосуют колёса валдайский тракт,

И небу — срок ядренеть!

«Издревле так.

И доныне мрак.

И так—непроглядно — впредь...»

 

Ты в думах не майся, русый смерд,

Станет тишёй в груди:

Всё за тебя загадала смерть.

Ходи да в оба гляди!

 

А думы, тяжкие как жернова,

Ворочаются, не убечь.

От них бездольная голова

Ничуть не чувствует плеч:

 

«От Белых Струг

До Великих Лук,

Не вкруг, — напрямик:

Сто непролазных яруг,

И в каждой — по сто ярыг.

Вот и паши,

Пожинай шиши!

 

И Гдов от Опочки —

Не три версточки, —

Трижды полета

Да с гаком;

И любая верста —

С плаком:

В Сороковом Бору — зверь: гляди!

В Серёдке — стрелец: плати!

На Крестах — монах

Обирает в прах!

В Острове — воевода: мыт гони,

А нет — в реке тони!

А шкура всего одна,

А киса прохудилась со дна.

Вот и извозь,

Вот и не брось!

 

От Печор до Порхова — голь,

Не деревни, а глазу боль.

В Пскове, что ни купец, — жук:

Обведет, зажабрит: каюк.

Вот и торгуй, Федот,

Вот и имей доход!

 

А дома?.. Хоть бы не поминать:

Десять девок, баба да мать,

Комола корова, конь без подков.

Чем их накормишь — четырнадцать ртов?..

 

А жизнь — вперекос,

А жизнь — невпопад:

От добра и от зла —беда!

В полое ллертвые ольхи торчат:

Их высушила... вода.

А рядом, на взлобке, поник березняк:

Без влаги, бедняга, зачах.

В высоком лесу пожух молодняк:

Старики отказали в лучах.

В тесноте не в обиде, — глаголят нам

Велеречиво хлюсты.

А эвон — гуща, не зелено там:

Не живые кусты — кресты...» —

 

Зряшные думы много дён

Обжигают, да где с них спрос?

Вези, не помня, зачем рожден,

Слушай кряхтенье колёс...

 

Проезжали сёла и города,

Старорусскую непролазь.

Донимала пыль, допекали овода,

Чавкала извечная грязь.

 

Палило солнце, калило пески,

Поливали дожди ездоков.

И лежали, полные теплой тоски,

Дрожали чащобы с боков...

 

Под Валдаем стали распрягать:

Животина умаялась вконец.

— Кто там несется?.. —

Глядь-поглядь:

Скачет московский гонец.

 

Подъехал. На поклажу глаза скосил:

— Грамота людям псковскйм:

«Повелел Великий князь Руси

Колокол опальный сломать! На куски!

А сокрушив, развеять в прах —

Разнести, раскидать на Валдайских горах!»

 

Федот — за кувалду:

— Сломать так сломать,

Благо, силы не занимать!..

 

Восьмая песня

ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

Валяться б осколкам в пыли.

Таить бы жаркие звуки,

Когда бы не ковалй,

Не их золотые руки.

 

Гинуть бы в стыни и в зной,

Зазеленелым и сирым,

Когда бы их люд честной

Не уберег всем миром.

 

Ну, как в дармовой кабак,

Шли к лобному перелеску!

Осоку сгинали так,

Как свёкр и свекровь — невестку!

 

В дубняк, что в пасхальный храм,

Втекали с кроткой сноровкой,

Глядели по сторонам,

Как младушка перед свекровкой.

 

Бродили со склона на склон

Буераками и лесками, —

В наклон, в наклон, в наклон;

Искали, искали, искали.

 

Обшарили сыпень-пески

И дрягвы чернющее тесто...

Собрали, до фунта, куски,

Прибрали в надёжное место.

 

А в воскресенье — рядком-ладком

Принялись кузнецы за дело:

И бронза под звень-молотком

Оживала, дышала, теплела!

 

И мастер заглавный—Федот...

— Тот самый?

— А кто же: тот самый!..

Над горном, как бог, восстает,

Фартовый, тревожный, упрямый!

 

— Ворон не лови, ты — бей,

Стучи, чтоб наружу — середка!

Не мешкай, соколики, грей:

Не выгоды ради работка!

 

Радеем за-ради Руси —

Не ради полушек да гривен...

Простынет! Живей подноси!

— А звон-то и вправду дивен!

 

— Уж ладен, честная мать:

И ласков, и грустен, и грозен!

— Какой там,—не так опять! —

И хвать колокольчик оземь!

 

— Да что ты, чудак-человек?

Чего еще?

— Голоса мало.

Неровен час, ладим навек:

Давай нагревай сначала!

То ли воля поет,

 

То ли сердце — вразлёт:

Руки, руки, будто крылья!

— Ну и хват! Ну Федот!

Как прицелится глазами,

Бровь изломит, как даст:

Над горами, над лесами —

Синий бас.

Знойный пляс,

Горький смех,

Долгий бег!..

 

Девятая песня

ПРИПЕВ

 

Российскую сонь беспокоя,

С тех пор колоколец гудит:

И слышится сердцу такое,

Что словом не скажешь, поди.

И ты замолчишь, обновленный,

На целую жизнь удивленный!

 

Увидь! —

разъяренная грива

И «динь-динь!» — несут скакуна!

И в миг этот сбудутся дива,

И высь распахнётся до дна!

И мерин ли, ворон—над полем.

Ты сможешь:

Ты — Воин! Ты — Волен!

 

Припомнятся были и сказки,

Припевки певуньи-Псковы,

Мечей забубённые ласки,

И плач безутешной вдовы,

Тягучие вопли набата —

Далекого вольного брата!

 

Зальется, по-русски бескраен.

Душа переполнена вся;

Заходит, как в хату хозяин,

И кровь горячит, нз спрося.

В нем—ласка, укор и тревога,

Дорога, дорога, дорога!

 

Завьет, заколдует с размаху

Нехитрый валдайский звонец...

Ах, вещая гулкая птаха,

Да будет ли мчанью конец?

А вихрь:

«Это—только начало:

В сторонку, — кого укачало!»