Синица

Приподнял голову: «Мир вам, друзья!

Принимайте: вместе милей зимовать.

Мирон Петрович Синикын я,

По-свойски — Синицей-дядюшкой звать».

Вгляделся в лица: бойцы, свои.

«Не зря осенило: дай загляну.

Не вешать голов: я здесь, соловьи.

Выходит, свиделись. Ну и ну!..»

Кто ведает, сколько бы целых тел

Волшебник-хирург собрал из нас?

Но душ, в которых светляк теплел,

Пятнадцать в палате: ждали свой час.

А в окна ломился плакун-февраль,

Сжигал, лиходей, надежды мосты.

И вся наша даль, бескрайняя даль,

Кончалась у самой первой версты.

И вдруг из клятой кромешной мглы,

Как смех ребенка, чист и высок,

Звонче безмолвия, жарче иглы,

Пробился к нам вещун-голосок.

Всколыхнулся Синица: «Тезка поет!

Братки, да это ж к теплу она,

Гляньте: на стеклах отходит лед!»

И всхлипнул по-детски: «Вот те и на!

Ей-ей же, веснеет! Теперь поживем:

Синицы не пробуют зря голосов...»

Он так и умер с веселым ртом,

С красной слезшюй в щетине усов;

Так просто, так ясно, не падая ниц,

Не выпустив боли в светлую даль,

Даровав нам милость — слушать синиц,

Любить, горевать, поминать февраль.

1960-1974